Реки Лондона

Резким движением, неприятно напоминающим паучье, Молли подняла руку, занесла над головой и поставила впереди. Рука напряглась и задрожала, Молли подтянулась еще на пару сантиметров ближе ко мне. Я глянул ей в глаза – абсолютно черные, без белков, полные отчаяния и голода.

– Молли, – сказал я, – не думаю, что это хорошая идея.

Она склонила голову на другую сторону и издала странный клокочущий звук, то ли смех, то ли всхлип. Я сел, отчего поле зрения резко сузилось, а голова снова закружилась. Ужасно хотелось лечь обратно.

– Сейчас вам тяжело, – сказал я, – а представьте, каково будет, когда Найтингейл узнает, что вы скушали меня на обед?

Имя Найтингейла заставило ее помедлить, но только на мгновение. Потом другая рука точно так же по-паучьи взметнулась над головой и уперлась в пол совсем рядом с моей ногой. Я резко поджал ногу, и расстояние между нами сразу увеличилось на метр.

Это, похоже, только разозлило Молли. Она медленно подтянула под себя ноги. Вдруг вспомнилось, как резко она бросилась на меня перед тем, как укусить. По-моему, я тогда вообще не заметил ее движения. Однако сейчас не собирался сидеть сиднем и сдаваться без боя тоже не хотел.

Я начал собирать энергию в фаербол. Но почему-то все никак не мог зафиксировать в голове нужную форму, она упорно ускользала.

Молли зарычала, неестественно вывернув шею, ставшую вдруг гибкой, словно змея. Я чувствовал, как растет напряжение в ее спине, в сгорбленных плечах. Она, несомненно, понимала, что я буду защищаться с помощью магии, и не собиралась давать мне такой возможности. Ее рот широко раскрылся, обнажив множество острых белых зубов. Скулящий маленький зверек, с начала времен живущий в каждом из нас, заставил меня судорожно засучить ногами в попытке отползти подальше.

Нечто коричневое, пахнущее мокрым шерстяным ковриком, пролетело мимо меня и резко затормозило, скрипя когтями по каменной плитке. Это был Тоби, в своем исконном первобытном стремлении Первого Друга Человека делать то, для чего человек и одомашнил эту надоедливую тварь, – защищать и оберегать Домашний Очаг. Он залаял на Молли так яростно, что аж подпрыгивал передними лапками на каждом тявке.

Честно говоря, Молли могла просто податься вперед и откусить Тоби нос. Но вместо этого она почему-то отпрянула назад. Потом опять дернулась вперед и зашипела. Тоби чуть сжался, но не отступил – как все маленькие брехливые собачонки, он был слишком глуп, чтобы оценить опасность. Лицо Молли превратилось в злобную маску, она приподнялась на четвереньках и вдруг рухнула на колени – резко, будто кто-то повернул выключатель. Волосы снова упали темной завесой на лицо, плечи затряслись. Похоже, она плакала.

Я с трудом встал и двинулся, пошатываясь, к задней двери. Надо было убираться отсюда, чтобы не искушать ее снова. Тоби трусил рядом, энергично виляя хвостиком. С трудом вписавшись в дверной проем, я вышел наружу, где ярко светило солнце. Передо мной была кованая железная лестница, ведущая в каретный сарай. Я задумчиво глядел на ступеньки и размышлял о том, что мне тут нужен лифт. Или хотя бы собака покрупнее.

На середине лестницы Тоби уперся, отказываясь идти дальше, и я понял: что-то еще не так.

– Сидеть, малыш, – велел я, и он послушно остался на площадке пролета, позволив мне дальше геройствовать в одиночку. Конечно, можно было бы просто свалить, но я слишком вымотался. И потом, это был мой дом, и плазменный телевизор в нем был тоже мой, и отказываться от всего этого я не собирался.

Встав сбоку от входной двери, я распахнул ее с ноги, а потом осторожно заглянул за косяк. И увидел Лесли. Она ждала меня, сидя на тахте с тростью Найтингейла на коленях. Я вошел, и она подняла на меня взгляд.

– Вы убили меня, – сообщила она.

– Тогда почему бы вам не отправиться туда, откуда вы явились?

– Я не могу вернуться без своего друга, – ответила она, – без мистера Панча. Вы меня прикончили.

Я опустился в мягкое кресло.

– Генри, вы мертвы уже целых два столетия, – сказал я. – И уверяю вас, того, кто мертв, вторично убить никак нельзя.

Ну да, если б было можно, в столичной полиции уж наверняка придумали бы соответствующий регламент.

– Позвольте с вами не согласиться, – возразила Лесли, – хотя, надо признать, я потерпел фиаско и на том, и на этом свете.

– Да ну, бросьте, – сказал я, – уж меня-то вы как следует одурачили.

Лесли повернулась и поглядела на меня.

– Что есть, то есть, – самодовольно кивнула она.

Я заметил тонкие, бледные линии растяжек вокруг ее носа. От уголков рта к щекам поднимались, словно красноватые побеги плюща, тончайшие кровавые узоры лопнувших сосудов. Даже говорила она непривычно, шепелявила сквозь разрушенные зубы. Генри Пайку приходилось держать ее рот почти закрытым, чтобы это не бросалось в глаза. Гнев прямо-таки закипал у меня в груди, но я не мог дать ему волю: передо мной был преступник, захвативший заложника, а первое правило переговоров в такой ситуации – сохранять максимальное спокойствие. Или «не убивать преступника, пока он не освободит заложника» – не помню точно, какое из них первое.