Реки Лондона

Включили магнитофон. Сивелл поочередно назвал присутствующих и напомнил мне, что я не арестован, а всего лишь привлечен для содействия полиции. Теоретически я свободно мог в любой момент встать и уйти – если, конечно, забыть, что это поставит крест на моей карьере в полиции. И не надо думать, что мне не хотелось.

Сивелл для протокола попросил меня раскрыть суть операции, в ходе которой мы с Найтингейлом бросились бежать и он получил пулю.

– Вы уверены, что это стоит записывать? – спросил я.

Сивелл кивнул, и я рассказал все как есть: изложил нашу теорию, согласно которой Генри Пайк является неупокоенным духом, призраком-вампиром, одержимым жаждой мести, и что он действует по традиционному сценарию пьесы о Панче и Джуди, только вместо кукол настоящие живые люди. И что мы все вместе составили план, согласно которому сами станем участниками пьесы, чтобы Найтингейл смог найти и уничтожить останки Генри Пайка.

Стефанопулос все-таки поморщилась, когда я затронул магическую сторону дела, но лицо Сивелла оставалось непроницаемым. Когда я дошел до самого выстрела, он спросил, опознал ли я того, кто стрелял.

– Нет, – ответил я, – а кто это был?

– Его имя Кристофер Пинкман, – сказал Сивелл, – и он отрицает, что стрелял в кого бы то ни было. Он утверждает, что вышел из здания Оперы, и на улице на него напали двое.

– А как он объяснил наличие пистолета?

– Он заявил, что никакого пистолета не было, – ответил Сивелл. – По его словам, последнее, что он помнит, – это как он вышел из Оперы. А потом вы ударили его по голове.

– Да, еще он помнит адскую боль в раздробленной лодыжке, – добавила Стефанопулос.

– Кроме того, у него обнаружены ссадины и серьезные ушибы, возникшие вследствие падения.

– Его проверяли на следы выстрела? – спросил я.

– Он преподает химию в Вестминстерской школе, – сказала Стефанопулос.

– Зараза, – выдохнул я. Тест на следы продуктов выстрела на коже и одежде и так-то не заслуживает особого доверия. А уж если работа подозреваемого связана с химикатами, то ни один криминалист в мире не подтвердит в суде даже вероятность того, что этот человек мог применять огнестрельное оружие. И тут у меня возникло страшное подозрение.

– А сам пистолет? Его вы нашли? – спросил я.

– Не месте преступления не обнаружили никакого огнестрельного оружия, – сказала Стефанопулос.

– Я отбросил его подальше на тротуар.

– Никакого оружия не нашли, – медленно повторила она.

– Но я видел своими глазами, – возразил я, – это была какая-то модель самозарядного пистолета.

– Ничего не нашли.

– Тогда каким же образом Найтингейл получил пулю?

– А вот это, – сказал Сивелл, – вы нам, надеюсь, сейчас и объясните.

– Намекаете, что это я его застрелил?

– А вы это сделали? – сощурилась Стефанопулос.

Во рту у меня внезапно пересохло.

– Нет, – ответил я. – Я этого не делал. Потом, если оружия не нашли, из чего бы я тогда стрелял?

– Но вы же, кажется, можете перемещать предметы силой мысли?

– Нет, не силой мысли, – возразил я.

– А как же?

– При помощи магии.

– Хорошо, допустим, при помощи магии, – сказала Стефанопулос.

– А с какой скоростью вы можете их перемещать? – поинтересовался Сивелл.

– Уж точно медленнее, чем летит пуля, – ответил я.

– Неужели? – подняла бровь Стефанопулос.

– А с какой скоростью она летит?

– Триста пятьдесят метров в секунду, – ответил я. – Это из современного пистолета. Из ружья еще быстрее.

– Сколько это, если по-старому? – спросил Сивелл.

– Не знаю, – сказал я. – Но могу подсчитать, если дадите калькулятор.

– Хотелось бы верить, – снисходительно проворчала Стефанопулос. Из нее получился самый, наверное, неубедительный «добрый полицейский» за всю историю. Я промолчал, глубоко вздохнул. Углубленного тренинга по допросам я не проходил, но основы знал. И понимал, что как-то совсем не по правилам меня допрашивают. Глянул на Сивелла, он в ответ посмотрел на меня взглядом из разряда «ну наконец-то, опомнился», столь любимым школьными учителями, старшими следователями и строгими богатыми мамашами.

– Чему именно вам хотелось бы верить? – спросил я.

– Что магия существует, – ответил Сивелл, многозначительно улыбаясь. – Вы можете это наглядно продемонстрировать?

– Не слишком хорошая идея, – сказал я. – Могут быть последствия.

– Как удобно, не правда ли? – улыбнулась Стефанопулос. – И какие же?

– Вероятно, ваши мобильные телефоны придут в негодность, – ответил я. – То же самое будет с наладонниками, ноутбуками и любой другой электроникой в этой комнате.

– А магнитофон? – спросил Сивелл?

– И он тоже сломается.

– А как насчет камеры?

– И с ней будет то же самое. Но вы можете обезопасить свои телефоны, просто выньте из них батарейки.

– Я вам не верю, – прошипела Стефанопулос, угрожающе подаваясь вперед. Нависая над столом, она незаметно и аккуратно загородила объектив камеры, чтобы не видно было, как она вытаскивает батарейку из тонкой дамской «Нокии».

– Думаю, мы все-таки настаиваем на наглядной демонстрации, – сказал Сивелл.

– Как много нужно показать? – уточнил я.

– Все, на что ты способен, парень, – проворчал Сивелл.