Реки Лондона

– Дюк Эллингтон и Аделаида Холл, «Креольская любовь». «Виктор рекорд» [46], оригинальное черно-золотое издание, – сказала она. – И такая редкость у него валяется в чемодане в кладовке!

– А вам она зачем, продать на Ebay? – поинтересовался я.

Тайберн холодно глянула на меня.

– Вы пришли собрать вещи?

– Да, если вы не возражаете.

– Пожалуйста, – сказала она, – начинайте.

– Спасибо, вы очень добры, – ответил я.

Почти вся моя одежда осталась в особняке. Но, поскольку Молли никогда не убиралась в каретном сарае, я умыкнул сюда водолазку и джинсы, а теперь выудил их из-за дивана. Ноутбук был там, где я его оставил, – на кипе журналов. А вот чехол от него пришлось поискать. Все это время Тайберн не сводила с меня ледяного взгляда. Ощущение было, будто моешься в ванной под наблюдением мамы.

Как справедливо заметил Фрэнк, есть дело, которое должно быть сделано любой ценой. Я выпрямился и взглянул Тайберн в глаза.

– Послушайте, – начал я, – я очень сожалею, что испортил ваш фонтан.

На миг мне показалось, что это сработало. Могу поклясться, ее взгляд чуть смягчился, в нем как будто даже мелькнуло понимание. Но тут же исчезло, осталась лишь прежняя холодная ярость.

– Я навела о вас справки, – бросила она. – Ваш отец наркоман и был им последние тридцать лет.

По идее, такие слова не должны меня ранить. Я с двенадцати лет знаю, что отец наркоман. Он достаточно спокойно среагировал, когда я узнал, и постарался как следует объяснить мне, что это значит. Потому что не хотел, чтобы я пошел по его стопам. Отец был одним из немногих людей в стране, получающих героин по рецепту, – спасибо его большому поклоннику, доктору местной поликлиники, стремившемуся поддержать неудачливую легенду лондонского джаза. Он никогда не бросал колоться, но никогда и не переставал себя контролировать, и слова «твой отец наркоман» действительно не должны были меня ранить. Но, разумеется, ранили.

– Вот черт! – «удивился» я. – Хорошо же он это скрывал. Я в шоке.

– Неудачи прямо-таки преследуют вашу семью, верно? – продолжала Тайберн. – Вы так разочаровали своего преподавателя химии, что он даже написал об этом письмо в «Гардиан». Вы были его любимчиком – в обратном смысле, разумеется.

– Я знаю, – парировал я. – Папа вырезал эту статью и бережно хранит в альбоме.

– А когда вас уволят за тяжкое должностное преступление, он и эту новость вырежет из газеты и спрячет в альбом? – поинтересовалась Тайберн.

– Заместитель комиссара Фолсом, – догадался я. – Он – ваш человек, так?

Тайберн неискренне улыбнулась.

– Люблю следить за карьерой молодых и успешных, – сказала она.

– Веревки из него вьете, а? – спросил я. – Надо же, на что только люди не готовы ради того, чтобы перепихнуться.

– Питер, пора уже повзрослеть, – усмехнулась она. – Дело во власти и взаимовыгодном сотрудничестве. А если вы до сих думаете в основном гениталиями, это не значит, что всех надо судить по себе.

– Рад слышать, – улыбнулся я. – Кто-то же должен ему сказать, чтобы привел в порядок брови. Тот пистолет – ваша работа?

– Не говорите ерунды.

– Но это вполне в вашем духе. Найти кого-то, кто решит за вас все проблемы. Макиавелли бы оценил.

– Вы что, читали Макиавелли? – подняла она бровь. Я замялся, и она истолковала это верно.

– А вот я как раз читала. В оригинале, на итальянском языке.

– Зачем вам это понадобилось?

– Чтобы защитить диплом, – ответила она. – В Оксфорде, в Колледже Святой Хильды [47]. История и итальянский язык.

– По обеим специальностям, разумеется, с отличием? – спросил я.

– Разумеется, – кивнула она. – Теперь понимаете, почему жалкие аристократические замашки Найтингейла не производят на меня абсолютно никакого впечатления?

– Так все же, вы организовали это нападение?

– Нет, – ответила она, – не я. Да и нечего там было организовывать, Найтингейл так и так бы напортачил рано или поздно. Однако даже я не ожидала, что он так по-идиотски даст себя подстрелить. Ну и ладно, нет худа без добра.

– А почему же вы не заходите внутрь? – спросил я. – Зачем торчите в этом жалком каретном сарае? Особняк гораздо импозантнее, а какая там библиотека, вы просто не представляете! Ее можно сдавать как съемочный павильон какой-нибудь кинокомпании, целое состояние сделаете.

– Всему свое время, – улыбнулась Тайберн.

Я нашарил в кармане ключи.

– Вот, я вам даже ключики одолжу. Уверен, вы уговорите десантников пропустить вас внутрь, – сказал я, протягивая ей связку. Тайберн отвернулась, ключи так и остались у меня в руке.

– Положительная сторона случившегося, – сказала она, – в том, что теперь есть возможность все взвесить и решить, как управлять этим дальше.

– Но пока вы не можете войти внутрь, так ведь? – не унимался я.

Мне вспомнились Беверли Брук и «враждебные магические поля».