Решение об интервенции. Советско-американские отношения, 1918–1920

Генерал-майор сэр К. Мейнард, назначенный командовать британскими экспедиционными силами в Мурманске, прибыл туда 23 июня, приведя с собой крошечный отряд из 600 человек («почти всех настолько слабых физически, что это делало их непригодными для службы во Франции»), а также учебную миссию, которой предстояло провести подготовку группы чехов, так никогда туда и не прибывшей[149]. Более высокопоставленный офицер, генерал-майор Ф.К. Пул, уже месяц находился в Мурманске, прибыв, напомним, туда на «Олимпии» в конце мая. Из первоначальных бесед с Пулом Мейнард извлек (как будет видно из его мемуаров) дико искаженную картину ситуации, включая и слух о выступлении 15 000 белофиннов, находившихся на немецкой службе, на Мурманскую железную дорогу. Решив по стратегическим соображениям, казавшимися (на фоне этой информации) достаточно вескими, оборонять линию в пунктах Кандалакша и Кемь, а не в непосредственной близости к Мурманску, 27 июня Мейнард отправился на личное обследование к югу. Еще до прибытия в Кандалакшу он вынужденно осознал, что отношение советских железнодорожников к нему и к его отряду было открыто враждебным и подозрительным (о какой-то надежности не могло идти и речи). В Кандалакше, по счастливой случайности, он столкнулся с первым эшелоном Красной гвардии Нацаренуса, двигавшимся на север. Его начальник оказался угрюмым человеком, явно не склонным к дружеским беседам. Поезд Мейнарда был доставлен на станцию Кандалакша местными железнодорожниками лишь ради того, чтобы расчистить путь проезда военного эшелона на север, собиравшегося без задержек следовать дальше. Было ясно, что если советский поезд тронется в путь, то его невозможно будет остановить, пока он не достигнет Мурманска, и уже никто не предскажет, какое влияние окажет его прибытие на дальнейшее развитие ситуации. Мейнард решил не рисковать, установил пулеметные посты, отдал приказ не разрешать эшелону двигаться, а затем продолжил свое путешествие на юг. В Кеми, где стоял британский военный корабль, а ситуация находилась под полным контролем союзников, он обнаружил еще два эшелона с красногвардейцами, следовавшими на север. Кроме того, Мейнарду стало известно, что следом идут и другие военные поезда, в том числе и бронепоезд. Разведчики генерала донесли точную информацию о задаче этих красногвардейцев – атаковать союзников и вытеснить их из Мурманска. Закусив удила, Мейнард вызвал подкрепление и приказал разоружить советские части, находящиеся впереди в Кеми и Кандалакше, а остальным не дать подняться по реке Хне в Кемь. Приказы были выполнены, и разоруженных красногвардейцев с позором отправили обратно на юг в компанию своих товарищей.

Во время описываемых событий, происходящих в последние дни июня, отношения между Москвой и Мурманским Советом претерпели быстрое и окончательное ухудшение. Если информация, имеющаяся у Мейнарда, о намерениях и возможностях немцев и белофиннов была сильно искажена, то дошедшие до Москвы донесения о прибытии Мейнарда, его намерениях и численности экспедиционных сил оказались не соответствующими действительности в не меньшей степени[150]. Едва было получено первое из этих донесений (около 27 июня), как из Москвы в Мурманский Совет поступил безапелляционный призыв прекратить наконец просоюзническую политику и сразу же примкнуть к политике и приказам Центра.

Предпринятые в последнюю минуту попытки Чичерина смягчить конфликт не увенчались успехом. 28 июня по междугородному телеграфу между Юрьевым и Лениным произошла ожесточенная перепалка, которую последний в конце концов попытался прекратить предупреждением: «Если вы все еще отказываетесь понимать советскую политику – политику, одинаково враждебную как к англичанам, так и к немцам, – пеняйте на себя»[151]. На это Юрьев, совершенно не смущаясь, ответил: «Вам очень хорошо так говорить, сидя там, в Москве».

Ситуация достигла апогея 30 июня. В тот день на объединенном открытом заседании местного Совета, Центромура и Совжелдора было решено проигнорировать требования Москвы, поддержать продолжение отношений с союзниками и укрепить эти отношения на письменной, договорной основе.

Для Москвы это было уже слишком. На следующий день «Известия» опубликовали постановление, подписанное Лениным и Троцким, объявляющее Юрьева вне закона и врагом народа. В тот вечер у Юрьева и Чичерина произошла последняя ссора по 1200-мильной примитивной телеграфной линии. Нарком сказал, что Ленин отказался с ним говорить и, скорее всего, Юрьев будет объявлен предателем. Советское правительство, по словам Чичерина, отказывается от любого империалистического вторжения, как немецкого, так и союзнического, а британская помощь отвергается.