По словам Нуланса, в результате его настойчивости было принято решение не принимать большевистский приказ о разоружении Чешского корпуса, однако к этому времени офицер-курьер, отправленный французской военной миссией, уже отбыл с полученными ранее инструкциями. Нуланс вспоминает о возникшей необходимости послать другого офицера с указанием отменить предыдущий приказ и сообщить чехам о новом решении.
Вот и все, что можно сказать по поводу участия посла Нуланса в этих событиях, но давайте еще раз обратим внимание на само время, когда они происходили. Все случилось вскоре после ареста двух главных чешских представителей в Москве 14–15 мая. Сразу же после этого происходит отправка первого курьера с приказом о разоружении. Робинс, как будет показано в другой главе, также покинул Москву вечером 14 мая, отправившись в Соединенные Штаты через Вологду и Сибирь. Должно быть, он проезжал через Вологду на следующий день, 15 мая, а Вологодское совещание, описанное Нулансом, проходило в период с 20 по 25 мая.
Американский наблюдатель профессор Э.Э. Росс впоследствии сказал в своей книге о русской революции: «Несомненно, что в поезде, который в мае перевозил миссию Американского Красного Креста через Сибирь [очевидно, имеется в виду поезд, в котором ехал Робинс], находились и французы, которые на каждой станции, где были чехословаки, проводили долгие и конфиденциальные беседы с офицерами».
Оглядываясь назад, Росс воспринял этот факт как доказательство того, что у истоков мятежа стояли французы (у Робинса, по-видимому, сложилось аналогичное впечатление). Этот эпизод вполне может служить примером опасности делать общие выводы из изолированных явлений в сложных ситуациях. Напрашивается вывод, что наблюдаемое Россом на самом деле было результатом деятельности первого французского офицера, посланного с приказом о подчинении[73]
. Второй эмиссар, отправленный после Вологодского совещания, едва ли мог добраться до Уральского региона до начала чешского восстания. Факт остается фактом: он действительно прибыл на место в последний день месяца, то есть через четыре или пять дней после начала военных действий.Из вышесказанного можно сделать вывод, что, пока Нуланс в период между челябинским инцидентом (14 мая) и чехословацким восстанием (25 мая) активно навязывал своим собственным военным советникам и официальному сообществу союзников в Вологде свое мнение, что чехам не следует разоружаться и «пробивать себе дорогу» во Владивосток, и, хотя второй французский военный представитель действительно был направлен с новым решением на Урал и в Сибирь, – все эти события не имели никакого отношения к истокам мятежа. По состоянию на 25 мая военные представители находились на местах, при этом и Гуине, и Паскаль все еще пребывали в уверенности, что французское правительство стремилось избежать (даже ценой разоружения и расформирования корпуса) любого рода военного взаимодействия чехов с советскими властями. Даже если бы второй приказ дошел до этих французских офицеров до начала восстания (чего не произошло), его смысл сводился лишь к тому, что первый приказ отменен, а чехам не запрещается предпринимать вооруженные действия для обеспечения движения к Владивостоку. Нигде не говорится, что их каким-либо образом поощряли к участию в гражданской войне в России (или об их пребывании в России для участия в интервенции союзников). Подобные мысли, без сомнения, посещали отдельных представителей союзников еще до восстания, и вскоре они действительно получили широкое распространение в кругах альянса, оказывая значительное влияние на их политику союзников после начала восстания. Между тем ничто не свидетельствует, что эти настроения оказали хоть какое-то серьезное влияние на командование корпуса перед началом мятежа.