Ричард Лаймон. Ночь в тоскливом октябре

Обгоняя женщину на тротуаре, особенно ночью, когда поблизости никого нет, я всегда ощущаю себя как-то неловко. Когда подходишь к ним сзади, они, очевидно, пугаются, что их начнут бить, грабить или насиловать. Они всегда бросают на тебя опасливый взгляд, а потом застывают и напряженно ждут, когда ты пройдешь мимо.

И совсем необязательно походить на монстра. Я, например, кажусь симпатичным, приветливым и совершенно безобидным. Но я все-таки парень. И этого достаточно, чтобы некоторые женщины пугались, когда я подхожу.

Чтобы не тревожить женщин, я стараюсь не обгонять их на тротуарах. Я предпочитаю перейти на другую сторону улицы или свернуть за угол, лишь бы не висеть у них на хвосте, либо просто сбавляю ход.

Чаще всего я сбрасываю скорость до прогулочного шага, или ненадолго останавливаюсь, ожидая, что женщина свернет за угол или еще каким-то образом уйдет с моего пути. Когда становится очевидным, что уходить она не намерена, я или стараюсь сделать все, чтобы ее не обгонять, или просто меняю маршрут.

Так как я совершенно не спешил в пышечную «Данди»… или куда-то там еще… Я не видел причин переходить на другую сторону улицы или сворачивать за угол.

Просто постарайся ее не пугать, сказал я себе. Иди обычным шагом и держись на приличном расстоянии.

Она даже не поймет, что ты тут.

До сих пор девушка впереди будто и не замечала моего присутствия. Она продолжала идти, беззаботной, пружинистой походкой, покачивая руками да поглядывая по сторонам (но так ни разу и не оглянулась назад). Светлые волосы были собраны в конский хвост, который подпрыгивал и мотался при ходьбе. На ней была хлопчатобумажная рубашка, темные брюки и кроссовки. В руках — ничего, даже сумочки. Мне это показалось странным. Женщины почти никогда и никуда не выходят без сумочек.

Куда же идет эта? — недоумевал я.

Может, тоже в «Данди»?

Надежды на это было мало. Скорее уж она откуда-то возвращается. Я подумал, знают ли ее родители, что их дочь в такое время разгуливает по улицам.

Но кто сказал, что она живет с родителями?

Может, ей уже все двадцать пять, и она живет самостоятельно. А то и замужем.

Но я сомневался.

Несмотря на то, что видел я ее с изрядного расстояния, да еще и при слабом свете, у меня сложилось впечатление, что она чуть моложе меня — лет семнадцати-восемнадцати. Если это так, то она наверняка живет с родителями.

Также у меня сложилось впечатление, будто она очень хороша собой.

В мерцании уличных фонарей ее лицо вроде бы казалось привлекательным. Впрочем, меня могло обмануть расстояние и плохое освещение. Может, при ближайшем рассмотрении в ее внешности обнаружится куча изъянов. Или она окажется раза в два старше, чем я предполагал.

Но чтобы обрисовать изящество ее форм под толстовкой и брючками, света вполне хватало.

Не то чтобы я испытывал к ней какое-то влечение. Благодаря Холли, женщины утратили для меня всяческий интерес.

И все же я чувствовал, что меня что-то с ней связывает. Мы с нею — двое незнакомцев, идущих одним путем. Это нас связывало. Она проходила мимо тех же самых автомобилей, тех же деревьев, тех же газонов, тех же домов, что и я… лишь парой секунд раньше. Она видела те же картины, что и я, слышала те же звуки, что и я, мы дышали одним воздухом и ощущали под ногами одну и ту же почву.

Я не мог отделаться от ощущения связи с нею.

Связи и ответственности.

Она казалась слишком юной, чтобы бродить одной по улицам в столь поздний час, и я хотел убедиться, что она без происшествий доберется домой.

Теперь у меня появились две задачи: купить Эйлин пончики и проследить за безопасностью моей неожиданной спутницы.

Я сделался ее спутником, а она о том и знать не знала.

Я тебя в обиду не дам, мысленно сказал я ей.

Внезапно она остановилась. Когда я остановился тоже, ее голова начала поворачиваться влево.

Она собирается обернуться!

Стоя в ярком свете уличного фонаря, я даже не пытался укрыться: движение могло привлечь ее взгляд. Лучше всего не двигаться.

Я наблюдал за ней, не смея дышать.

Несколько мгновений спустя я понял, что ее внимание привлек тощий белый котина, трусивший к ней с противоположной стороны улицы Франклина.

Она повернулась к коту, и я, во второй раз за ночь, увидел ее профиль. Ее черты… высоко поднятый конский хвостик, посадка головы, овал лица, изящная шея, высокая грудь, обтянутый брючками упругий задок… я бы не назвал ее атлетичной — так говорят о крепышах. А она такой не была. Скорее, она казалась уверенной, энергичной и задиристой.

Она присела. Ее задок навис над дорожкой, когда она наклонила голову и заговорила с котом.

— Поди сюда, котинька, — услышал я.

Ее рука вытянулась над правой коленкой и поманила.

Кот разинул рот и провозгласил:

— Р-р-ря-я-я-а-ау-у-у!

Точно говоря: «Да вижу я тебя, вижу. Иду уже, не кипеши». Он приблизился, всем своим видом демонстрируя пренебрежительное жеманство.