Ричард Лаймон. Ночь в тоскливом октябре

Не преступление, но все равно нехорошо. Я понимал, что нехорошо, понимал, что это плохая идея (как вчерашний поход под мост), но все равно поднялся на ноги. Неподвижно стоя в углу крыльца, оглянулся на соседние дома. Местами улицы были хорошо освещены. Деревья, тем не менее, бросали тень на тротуар и лужайки. Куда ни глянь, островки света были окружены участками темноты.

Кто угодно мог бы притаиться в этих темных местах, наблюдая. Или глядеть из-за припаркованного автомобиля. Или из-за кустов. Или из дома через дорогу.

Однако я сам таился во тьме и был, скорее всего, совершенно неразличим.

Так что я смело направился к парадной двери, ступая медленно и по возможности тихо. Пару раз доски скрипнули под моим весом. От этих звуков я весь съеживался, хотя они были такими тихими, что никто не мог их услышать.

Не может быть, чтобы я действительно это делал, пронеслось в голове.

И все же я делал это.

Мое путешествие к двери, казалось, заняло годы. Я не мог даже видеть ее, хотя примерно и представлял, где она должна быть… прямо напротив ступеней крыльца.

Протянув руку в темноту, я коснулся твердой, плотной сетки.

Две двери, не одна. Двойной шанс, что она будет заперта.

Пошарив внизу и чуть сбоку, я нашел ручку сетчатой двери.

Не делай этого.

Я чуть повернул ручку, и сетчатая дверь качнулась в мою сторону. Петли, по всей видимости, хорошо смазанные, не издали ни звука.

Одну на себя, одну от себя.

Что же я делаю?

Придерживая открытую сетчатую дверь плечом, я прикоснулся к внутренней двери. Гладкое дерево, покрытое слоями лака. Ручка на ощупь из толстой, прохладной латуни. Мой большой палец медленно нажимал, снимая блокировку. Он опускался все ниже и ниже, и я услышал, как щелкнула щеколда.

Я легонько подтолкнул ее. Дверь легонько качнулась на дюйм или два.

Срань Господня, она открыта!

Теперь закрой ее и убирайся отсюда нахер!

Я приоткрыл дверь еще на несколько дюймов. Хоть я и знал, что она открыта, мне не удавалось разглядеть косяка, края двери или зазора между ними.

Темно было, как у негра в жопе.

Тут станешь невидимкой.

Даже не думай.

Я еще ни разу в своей жизни не входил куда-либо без приглашения. Я никогда не жульничал, никогда не воровал в магазинах, никогда не водил машину на красный (если только случайно), никогда не обманывал по-крупному, никогда никого не задирал, никогда не затеивал драк — на самом деле никогда не делал ничего действительно аморального, неэтичного или незаконного…

Ага, щас, а кто прошлой ночью парня убил?

А хоть бы и убил, это была самозащита. И пырнуть Рэнди в ногу — тоже она, родимая.

Ага, щас, а кто шпионил за любительницей текилы? Как нехорошо. Хоть и не так нехорошо, как забираться посреди ночи в чужое жилье.

Сделаю это, думал я, и все мосты будут сожжены. И чем все кончится? Эдак мне мало покажется смотреть на спящую девушку. Эдак я захочу снять с нее одеяло, а уж опосля…

Нет! Все, что я сделаю — это посмотрю.

И думать не смей! Закрой дверь сейчас же и убирайся нахер ко всем чертям!

Прежде, чем я успел закрыть ее — или распахнуть на всю ширину — дверная ручка вырвалась из руки.

Глава тридцать четвёртая

Я изумленно ахнул. Кто-то за порогом стоял вплотную ко мне.

Девушка?

Низкий, грудной голос пробормотал гнусаво:

— Домашний инспектор.

— А? — спросил я.

В грудь мне уперлась ладонь.

— Не подымайте шума, — сказала девушка, отодвигая меня в сторону. Пройдя мимо, она добавила. — Вы с честью прошли осмотр.

Она подалась вперед, махнула через крыльцо и спрыгнула с верхней ступеньки. Ее силуэт в свете уличных фонарей, казалось, завис в воздухе, широко раскинув руки и выставив вперед правую ногу; конский хвост колыхался над головой. Когда она приземлилась, ее толстовка взметнулась, обнажив живот.

Сетчатая дверь захлопнулась.

И она помчалась по улице, колотя кроссовками по тротуару.

Я не сиганул с крыльца: преодолел ступени в два быстрых прыжка и помчался вдогонку — преследуя девушку и одновременно унося ноги, потому что кто-то же должен был услышать, как хлопнула дверь.

Девушка бегала быстро. Хоть и не так быстро, как я.

Сократив разрыв между нами, я не пытался ее остановить. Мы все еще находились слишком близко от дома.

Мы пронеслись по улице, залетели за угол, побежали вниз по тротуару, в середине квартала перебежали на другую сторону и затем пробежали еще немного.

Я держался в четырех или пяти шагах позади, слыша, как она задыхается, как шлепают ее кроссовки, глядя на прыгающий туда-сюда конский хвостик, слишком просторную толстовку, мерно движущиеся руки и летящие друг за дружкой ноги.

Это было чудесно — гнаться за ней. Но и жутковато. Она, небось, и вовсе была в ужасе.

— Эй, — сказал я.

— Я ничего не крала.

— Я не преследую вас! — выпалил я, — Мы просто… бежим в… одну сторону.