Ричард Лаймон. Ночь в тоскливом октябре

— Я никому… ничего не сделала.

— Я просто… хочу поговорить.

— Оставьте меня в покое.

— Остановитесь. Пожалуйста.

— Проваливайте.

Я оставался в нескольких шагах позади, пока она не перебежала на соседнюю улицу. Тогда я прибавил скорость, догнал ее и помчался рядом. Она повернула голову и сердито зыркнула на меня.

Даже при паршивом ночном освещении я мог разглядеть, что она моложе меня. Может быть, восемнадцать, может быть, пятнадцать-шестнадцать. И куда прекраснее, чем я мог себе вообразить.

— Мы можем… просто поговорить? — спросил я.

Не сговариваясь, мы перемахнули через поребрик. Тротуар здесь был узкий, поневоле пришлось держаться поближе к ней.

— Остановитесь, ладно? — попросил я. — Вам не… оторваться от меня. Почему бы нам просто…

Она толкнула меня плечом. От удара меня качнуло вправо, и я вцепился рукой в ее толстовку. Не выпуская ее, я отлетел к краю тротуара. Мои ступни коснулись газона. Я зацепился ногою за ногу. А затем — бешеные кувырок и падение.

Я шлепнулся в мокрую траву и заскользил, кувыркаясь, крепко держась за толстовку девушки — таким образом увлекая ее за собой. Приземлившись на меня, она принялась корчиться и скатилась вниз. Я взобрался на нее, уселся сверху и прижал к земле ее руки. Она извивалась и кряхтела. Я держался крепко.

— Я не… обижу тебя, — сказал я.

— Отвали.

— Успокойся. Прошу. Просто… лежи спокойно.

Она билась и дергалась, но не могла сбросить меня. Наконец, она перестала. Ее грудь подо мной вздымалась и опускалась: девушке не хватало воздуха.

— Ты, главное… успокойся, — сказал я. — Ладно? Я не тебя обижу.

Постепенно она смогла восстановить дыхание.

— Ты в порядке? — поинтересовался я.

— Отпусти меня.

— Ты опять догонялки устроишь.

— Я уже довольно набегалась.

— Так ты не попытаешься убежать? — спросил я.

— Все равно ты быстрее бегаешь.

Может, бегал я и быстрее, но все равно она наверняка попытается удрать, если я ее отпущу. Мы находились на чьем-то дворе, но ближе к обочине и улице. Кроме того, оба мы были на свету.

— Слушай, — сказал я, — нельзя нам тут торчать. Кто-нибудь увидит.

— Так отпусти меня.

— Я не хочу, чтобы ты убежала.

— Не убегу. Хорошо? Отпусти меня.

Мне нужен был друг, а не пленница. Так что я слез с нее и отступил на шаг.

— Спасибо, — сказала она. Ее толстовка перекрутилась и измялась, живот оголился. Она села, поправила толстовку, поднялась на ноги. Выгнувшись назад, обеими руками стряхнула пыль с джинсов на заднице.

— Мне жаль, что ты упала, — сказал я.

— Я не совсем упала, не так ли?

— Ну, я помог.

— Ты схватился и потянул меня за собой.

Напоминать ей, что это она толкнула меня на обочину, казалось не лучшей идеей, поэтому я ответил:

— Я боялся, что ты убежишь.

— Ты утверждал, что вовсе не гонишься за мной. И мы просто «бежим в одну сторону». — Уголок ее рта приподнялся.

— Прости.

— Ты не хотел, чтобы я убежала, но не преследовал меня. Как так-то?

— Трудно объяснить.

— Почему бы тебе просто не отпустить меня? Я ничего не крала. Я никому не навредила. Твоя семья в порядке.

Не желая лгать, я намеренно избежал слова «мой», когда сказал:

— Так я с честью прошел осмотр?

На ее лице заиграла улыбка.

— Дом восхитителен. Давай, отпусти меня. Ну пожалуйста! Я же вижу, ты классный парень. Ты же не хочешь, чтобы у меня были неприятности, не так ли?

Я же вижу, ты классный парень.

Может, она просто била на жалость, но меня охватило приятное, теплое чувство.

— Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, — сказал я, — Я хотел бы помочь тебе, если…

— Тогда просто отпусти меня.

— Скажи мне одну вещь, и тогда отпущу, — произнес я. — Что ты делала в доме?

— Ладно. Давай сначала уйдем отсюда.

Мы бок о бок направились к концу квартала и завернули за угол. Затем она остановилась, повернулась ко мне и сказала:

— Так неудобно… Мне приспичило в уборную. Срочно. Я знала, что до дома не дотерплю. А вокруг — ни одного автобуса, а на улице не хотелось. Очень уж некрасиво. Я и решила попробовать в одном из домов. Обошла три-четыре… Всюду заперто. А у тебя нет, я и позволила себе войти.

— Могла бы позвонить в дверь и попросить разрешения.

Она поморщилась.

— Знаю. Но… около половины второго? Кому охота, чтобы звонили в такой час. И потом, стыдно же. Прикинь, каково это — стучаться в чужой дом среди ночи и проситься в сортир?

Мне было стыдно даже слушать об этом. Я, смекнул, конечно, что она врет, но сразу вообразил, как она заходит в уборную и спускает штаны. Затем я вспомнил, как Эйлин напросилась ко мне в понедельник под предлогом сходить в туалет.

Может быть, это какая-то стандартная уловка? Двенадцатая глава «Руководства девушки по управлению мужчинами»? «Поскольку самец, естественно, смутится и возбудится — и смутится своего возбуждения — при столкновении с ликвидацией процессов женской жизнедеятельности, «уборный» гамбит несомненно приведет к полной победе…»

— Прикинул? — повторила она.

— Прикинул что?

— Прикинул весь стыд ситуации?

— А. Конечно. Это было бы ужасно.

Кивнув, она сказала: