Ричард Лаймон. Ночь в тоскливом октябре

— Ну, ты застал меня вовремя. Я как раз в магазин собиралась. Теперь уж возьму побольше снеди.

— Честное слово, мне жаль.

— Ох, брось. Не виноват же ты, что он находит тебя неотразимым.

— Очень смешно.

— Похоже, мы с ним будем бороться за твое внимание.

— Не придется, — сказал я.

— Тем не менее, я оденусь соответственно случаю.

Я подавился ответом. Воображение взяло свое, и тело незамедлительно отреагировало.

— Что ты имеешь в виду? — осведомился я.

— Погоди, и увидишь. Я побегу. Увидимся около пяти.

— Увидимся.

Неожиданно, с Киркусом или без Киркуса, я стал с нетерпением дожидаться пяти часов.

Примерно в четыре я закончил с мытьем и одеванием. Я сидел за кухонным столом, изучая Чосера, и только успел приступить к прологу «Рассказа о женах из Бата», когда зазвонил домофон.

Заложив книгу, я поглядел на часы. Половина пятого.

Подойдя к домофону, я спросил:

— Кто там?

— Тот, что интеллектуально и морально превосходит тебя.

— Это невозможно, — ответил я.

— Открывай, старина.

Впустить придется Киркуса на полчаса раньше.

Я открыл дверь нажатием кнопки и стоял, крайне раздраженный. Вскоре я услышал шаги в коридоре, но решил подождать, пока он постучится, а не сразу открывать дверь.

Для такого случая он принарядился. Его голубые джинсы выглядели совершенно новенькими. Кроме того, на нем была белая рубашка — вместо его обычного синего шамбре. А вместо вельветового пиджака — светло-коричневая замшевая куртка. Теперь на нем был платок королевского синего цвета, а не тот мандариновый, что он надел на лекцию по романтической литературе.

Откинув голову, он улыбнулся мне и подпрыгнул на пятках.

— Я рано, — объявил он.

— Нет проблем.

— И не с пустыми руками, — он протянул мне бутылку белого вина.

— Спасибо. — Я принял ее, отошел в сторону и сказал: — Заходи и будь как дома.

Он зашел в квартиру и огляделся.

— Прекраснейшая из манящих еще не здесь?

— Пока нет. Немного вина?

— Предпочел бы сберечь его до ужина.

— Эйлин принесет кое-какие напитки. Могу открыть и сейчас, если хочешь.

— Как пожелаешь, — он подошел к окну и выглянул наружу. — Как это вдохновляет — жить в такой близи от церкви.

— Там еще есть миленькое маленькое кладбище, — сказал я, унося бутылку на кухню. — Ты можешь увидеть его отсюда.

Я чуть было не ляпнул, что вид на кладбище открывается из моей спальни, но чем меньше говорить с Киркусом о моей спальне, тем лучше.

Пока он глядел в окно, я открыл бутылку и нашел пару бокалов. Наполняя их вином, я спросил:

— Так как ты смотришь на вино? Тебе ведь еще нет двадцати одного, верно?

— Разумеется, нет. А тебе?

— В следующем году.

— Как же мне могло быть двадцать один, если тебе нету? Мы ведь оба второкурсники.

— Может, ты остался на второй год в четвертом классе, — предположил я, бережно неся бокалы в гостиную.

Он отворотился от окна и повернулся ко мне.

— На самом деле, я пропустил один класс.

— Вау! Серьезно? Так тебе всего девятнадцать?

— Зрелые девятнадцать.

— Ну, как скажешь.

Он ухмыльнулся.

— Куда более зрелые, чем твои двадцать, осмелюсь сказать.

— Да, черт побери. У меня даже нет своего собственного нашейного платка. — Я вложил бокал в его руку. — Спасибо за вино, — и сделал глоток из своего бокала. Весьма недурно.

— Без тоста? — спросил он.

— И без тоста, и без бекона, и без яиц.

— И даже без капельки остроумия, — добавил он.

Я чуть не рассмеялся, но не захотел доставлять ему такого удовольствия.

— Отличное вино, — сказал.

— Спасибо.

— Кто выбирал его за тебя?

— Ой, Логан.

— Ой, Киркус. Почему бы тебе не присесть?

— Merci, — сказал он, подходя к креслу. Остановившись перед ним, повернулся ко мне, сделал глоток вина и сказал: — Право слово, я поражен твоим великодушием — пригласить меня на ужин.

— Уверен, ты сам себя пригласил.

— Неужели? — улыбнувшись, он сел.

— Насколько я помню, — сказал я, присаживаясь на диван на безопасном расстоянии от него.

— Насколько я помню, ты попросил меня об услуге и любезно пригласил в гости, дабы показать, как ты мне благодарен.

— Ну как-то так.

— Ты же благодарен мне за мой обет молчания, я правильно понял?

— Обеты меня не очень интересуют, а вот молчание…

С гаденькой улыбочкой он пригубил вина.

— Если ты надеешься на мое сотрудничество, тебе долженствует относиться ко мне с определенной долей уважения.

— Долженствует?

— Ну вот, ты опять.

— Тысяча извинений.

Взметнув брови, он спросил:

— Ты бы предпочел, чтобы я удалился? Я могу, ты знаешь. Я мог бы легко убраться отсюда…

— «Вынь свой жесткий клюв из сердца моего…».[16]

Он встал.

Продолжая сидеть, я похлопал по воздуху и сказал:

— Вниз, приятель. Вниз. Я шучу. Оставайся. Я обещал тебе ужин. Эйлин ждет тебя. Она даже захватит лишние продукты. Мы оба будем très разочарованы, если ты заставишь нас вкушать пищу, не озаряя нас сиянием своего присутствия.

Киркус сел. Он улыбнулся и сказал:

— Ты такой балабол.

— Хочешь объявить перемирие? — спросил я.

— Объявление перемирия будет значить, что мы в состоянии войны. У нас война, Эдуардо?

Я пожал плечами.

— Не настоящая. Может быть, война острых умов.

— За то, что у тебя, к сожалению, не хватает боеприпасов.