Ричард Лаймон. Ночь в тоскливом октябре

— Конечно, я обожаю жестоких, — с этими словами он поднял свой бокал, будто поднимая за меня тост, а затем выпил остатки своего Хуча де ла Муэртос.

Я встал и, подойдя к двери, распахнул ее.

— Так ты что теперь, вместо вышибалы, да?

— Я бы не смотрел на это с такой стороны. Вечеринка окончилась, все. Гость гости, а погостил — прости.

— Как поэтично, — пробормотал он.

— Я знал, что тебе понравится.

Он слез с дивана, потянулся и зевнул, затем подошел к двери и остановился возле меня. Несколько раз подпрыгнув на пятках, он сказал:

— Ну, старик, было миленько.

— Угу.

— Пожалуйста, извести Спящую Красавицу, что я влюбился в ее стряпню, а ее коктейли были изумительны.

— Я передам ей.

Он протянул руку. Я пожал ее. Когда я попытался вырвать ее обратно, он лишь сжал ее сильнее.

— До следующего раза — у меня, — сказал я.

— Посмотрим.

Он выпустил мою руку. Удаляясь в прихожую, он спросил:

— Все еще дружбаны?

— Дружбаны?

— Друзья, парниша.

— Полагаю, что да.

— Превосходно! — он развернулся и зашагал по коридору.

Я захлопнул дверь.

— Отлично! — прошептал я.

Я радовался, что избавился от него, но, тем не менее, было немного стыдно. Я скверно с ним обошелся. Он навязался в гости, но не слишком меня успокаивало.

Я отнес наши бокалы на кухню. Его был пуст, но мой почти полон. Я вылил остатки своего напитка в раковину. Затем убрал со стола и начал мыть посуду.

Еще долгое время я не мог отвлечься от мыслей о Киркусе. В какой-то мере я жалел его. На его долю трудные времена. Подросткам, обесчестившим его в школе, не было никакого оправдания… и татуировка! Последнее, что ему было нужно — это чтобы еще я увеличивал его горе.

Я действительно должен лучше к нему относиться, подумал я. Мне следует быть ему другом.

Вслед за тем я подумал: как прикажете с ним дружить, если большую часть времени он ведет себя как полное мудачье?

Какое-то время я размышлял, почему он такой мудак.

На самом деле он не такой, подумалось мне. Это маска. Весьма очевидная маска.

Что делало его еще более странным. Зачем ему — вообще кому-либо — надевать тщательно продуманную маску, предназначенную для того, чтобы раздражать людей? Он что, хочет, чтобы его все презирали?

Судя по всему.

Это что-то вроде стремления к саморазрушению?

Может быть, это чтобы держать людей на расстоянии, чтобы не привязываться к ним. Привяжешься — и они смогут причинить тебе боль.

Выбросить тебя.

Как моя старая добрая подруга, Холли, причинила боль мне.

Отскребя сковородку, на которой Эйлин готовила фахитас, я задался вопросом, что поделывает Холли в данный момент. Глянул на часы. Без четверти восемь. Может быть, она сейчас на пути в кино вместе с Джей-Джеем, Чудо-Мальчиком.

Или они в постели?

Я представил Холли, лежащую на спине, а на ней незнакомого парня-красавчика, входящего в нее… и не ощутил ни ревности, ни горестного стремления к Холли, ни боли, ни гнева, ни многого другого.

Мне действительно было наплевать, что делает Холли. Абсолютно наплевать.

Вытерев сковородку кухонным полотенцем, я задался вопросом, что может в этот момент поделывать Кейси. Еще не было восьми. Может, сидит в каком-нибудь доме? Своем или чьем-нибудь еще? Или она снаружи, блуждает по темным улицам?

Если я выйду прямо сейчас — каковы мои шансы набрести на нее?

Я не могу выйти сейчас, напомнил я себе; здесь Эйлин.

Она спит.

А спит ли?

Я закончил мытье, а затем прошел через прихожую в свою спальню. Осторожно приоткрыв дверь, я увидел, что лампа еще горит. Я открыл дверь пошире — и увидел Эйлин. Она все еще лежала поперек моей кровати, и ее ноги свисали вниз. Выглядело так, будто она не двигалась с той поры, когда я проверял ее в последний раз.

Спит как убитая, но храп богатырский.

Она так отрубилась, подумал я, что, наверное, проспит еще несколько часов. Если не трогать ее, она может проспать всю ночь и половину завтрашнего утра.

Она никогда не узнает, что я уходил.

Я не могу просто уйти и оставить ее, сказал я себе. Это было бы нечестно. Она пришла, чтобы быть со мной. Она приготовила ужин и великолепные напитки. Она любит меня. Я не могу просто бросить ее.

Она спит.

Но что, если она проснется раньше? Она может. И тогда она будет знать, что я уходил.

Оставь ей записку.

Глава пятьдесят первая

Прокравшись в спальню, я взял свои синие джинсы, замшевую рубашку, кроссовки, нож и фонарик, пока Эйлин продолжала храпеть.

Вынеся все это в прихожую, я сложил вещи на пол. Стоя в дверях, я какое-то время смотрел на Эйлин. Особенно на участок кожи, открывавшийся за верхним разрезом ее платья. И на ее левую ногу, выглядывавшую из нижнего.

Она была на виду аж до бедра, и без намека на трусики.

Она что, без них?

Я мог бы узнать… просто пробраться к кровати и просунуть руку в разрез.

Она без них.

Но если трусики и на ней, она наверняка рада будет дать мне снять их.

Если только она не спит.

Спит.