Роберт Фрипп — От Алого Короля до Искусного Мастера

Выпив несколько джин-тоников в баре Международного Аэропорта Сан-Франциско, я сел на ночной самолёт в Вашингтон. Мы вылетели в воскресную полночь 16 февраля 1986 г. В самолёте я ещё попил джин-тоника, с трудом дочитал интервью Малхерна и погрузился в прерывистый сон. Когда на рассвете самолёт подлетал к Вашингтону, я пришёл в некое подобие сознания и вытянул шею, чтобы рассмотреть внизу заколдованные леса Западной Вирджинии — ловя себя на мысли, что, может быть, сейчас я смотрю на Клеймонт, сам того не зная. В Вашингтоне, под тяжёлым грузом рюкзака и гитары, я успешно добрался подземкой до вокзала, положил гитару в камеру хранения и по хрустящему снегу пошёл покупать стойку для гитары. Потом, проявив небольшие чудеса ориентирования на местности, я добрался до Белого Дома, который я видел в детстве в семейном путешествии. Белый Дом выглядел точно так же, и ясность своей памяти поразила меня.

Amtrak отправился с вокзала Union в Харперс-Ферри, Западная Вирджиния в 4.55 дня. В толпе постоянных пассажиров я заметил группу нечёсаных белых молодых людей с гитарами. Один из самых нечёсаных, в одной из самых безумных шляп, которые я когда-либо видел — обвисшей многоцветной помеси берета, федоры и головного убора средневекового клоуна — оказался Маттом Хендерсоном, одним из ассистентов Фриппа, преподавателем гитары. Поезд пробирался сначала через пустыни, заставленные складами, потом через шумящие леса, а я откинулся назад и задремал.

Примерно в 6 часов будущие Крафтисты толпой высадились в Харперс-Ферри, и на пронизывающем холоде под мокрым снегом набились в несколько ожидавших автобусов. Пока мы ехали по тёмным обледеневшим дорогам под мокрым снегом в старой потрёпанной перегруженной машине, я был так напуган рискованными условиями, что в конце концов решил махнуть на всё рукой и расслабиться — я всё равно ничего не мог сделать.

Провидению было угодно, чтобы путешествие прошло успешно, и мы добрались до клеймонтской обители, которая располагалась в лесу на расстоянии примерно мили от большой дороги, в конце грязного просёлка, залитого замерзающим дождём. Это довольно-таки уединённое строение, в котором не было постоянных жителей, использовалось АОНО для особых мероприятий и семинаров; клеймонтская ферма, книжный магазин и сами «постоянные кадры» располагались ещё за милю от дома.

Мы оставили обувь внизу на входе, надели тапочки, разобрали гитары и стали смотреть на доске объявлений, где кому жить. Благодаря алфавитной случайности, я оказался единственным, кому досталась отдельная комната — все остальные разместились по двое и по трое. Я высоко ценю личную жизнь — роскошь быть единственным, кто решает, когда гасить свет — но в данном случае у меня было такое чувство, как будто меня надули: может быть, в общих комнатах происходят разные сцены и разговоры, а я не буду в них участвовать.

Клеймонтский особняк, величественный представитель архитектуры эпохи позднего колониализма, был построен в 1820 г. Бушродом Корбином Вашингтоном, внучатым племянником Джорджа Вашингтона. На первом этаже слева расположены кухня и обеденный зал, посередине «библиотека» (без книг) и гостиная, справа — просторный бальный зал с деревянным полом и высокими окнами. По обоим сторонам центрального зала у входа стоят большие винтовые лестницы. На втором и третьем этажах устроены многочисленные спальни, а в подвале находится серия затхлых комнат (в том числе что-то вроде студии звукозаписи), телефонная будка и старый холодный погреб с зловеще скрипящей ржавой металлической дверью. На окраску, плотницкие работы, отделку, водопровод, отопление, полы и окна могло бы уйти несколько тысяч долларов — и действительно, одним из текущих проектов АОНО является полная реставрация дома — но вообще-то место вполне функционально и уровень физического комфорта показался мне получше того, который я ожидал, прочитав проспекты.

Я устроился в комнате на втором этаже рядом с правой лестницей (ванна была общей с соседней комнатой), а потом спустился в холл, где в ожидании обеда слонялись гитаристы. Я направился к старому пианино в гостиной, праздно размышляя о том, какие тут у нас скоро будут прекрасные джем-сейшны. У меня начали рождаться идеи о спонтанной импровизации — я хотел произвести впечатление своими музыкальными способностями и знаниями — но не успели мои пальцы коснуться клавиш, как кто-то подошёл и сказал: «Знаешь, Роберт не хочет, чтобы на этом пианино играли во время курса.» Я слегка упал духом, но это было разумно. Правда, было непонятно, почему инструмент просто не закрыли или не повесили на него какой-нибудь предупреждающий знак.

Я стоял и болтал с другими гитаристами, но т. к. болтовня — не моё сильное место, то я чувствовал себя неловко и нервничал, напряжённо ожидая какого-нибудь события — хотя бы начала курса.