Роберт Фрипп — От Алого Короля до Искусного Мастера

Это искусство? Это магия? Это музыка? Группа отбивается от публики, которая либо находится в бесчувственном ступоре, либо искусственным образом взведена; сражается с коллективной агрессией пяти тысяч человек, используя для этого собственные ограниченные запасы энергии, вечер за вечером — и это достигается, по выражению Фриппа, только «за счёт создания чего-то, имеющего высшую природу.» (YPG 31, Melody Maker, 5 октября 1974)

На личном уровне перед Фриппом стоял вопрос продолжения собственного «образования» (именно так он описал своё затруднение); он считал, что должен был распустить King Crimson, «потому что я не понимал, как я смогу одновременно быть музыкантом и человеком» (Козак 1981, 10) Но была и более глубокая, и, вероятно, решающая причина того, почему King Crimson нужно было отправить на покой — это непреодолимо мощное личное переживание, которое, насколько я знаю, Фрипп не решался обнародовать ещё лет пять после этого: видимо, потому, что ему потребовалось долгое время, чтобы понять, что на самом деле произошло. Когда в 1979 г. он всё же заговорил об этом с журналистом Melody Maker Алланом Джонсом, то сказал, что когда давал интервью сразу после распада Crimson, то не знал, как это объяснить.

У меня было какое-то мимолётное впечатление… Мне просто снесло крышу. Проще не объяснишь. И в период с трёх до шести месяцев я просто не мог функционировать. Моё «я» куда-то исчезло. Я на три месяца потерял своё «я». Мы записывали “Red” и Билл Бруфорд спрашивал: «Боб, что ты думаешь?» А я отвечал: «Ну…» и там, внутри, думал: «как я могу что-нибудь знать? Кто я такой, чтобы высказывать мнения?» И говорил: «Как сам считаешь, Билл. Да, как тебе хочется.». Понадобилось от трёх до шести месяцев, прежде чем выросла определённая личность Фриппа — то есть выросла до такой степени, чтобы я смог участвовать в обычном шулерском бизнесе. (Джонс 1979А, 19)

Учитывая атмосферу «скороварки», в которую его пять лет погружала преданность вечно неосязаемой, но пылко воспринимаемой идее King Crimson — рождающиеся и рушащиеся надежды; чуткое восприятие фальши окружающих ценностей; постоянная нестабильность группы; отзывы в прессе — то восторженные, то клеветнические; неуверенность в собственных целях и достоинствах, а также средствах их достижения — наверное, было бы нетрудно объяснить потерю Фриппом своего «я» в банальных психологических понятиях. Но поступить так — значило бы не заметить и опошлить фундаментальный пункт — то есть Фрипп, попросту говоря, испытал откровение. «Последней соломинкой» оказался текст лекции Дж. Г. Беннетта, которую Фрипп прочитал вечером перед тем днём, когда должна была начаться запись Red — это была «Вторая Инаугурационная Речь» для беннеттовской Международной Академии Непрерывного Образования в Шерборне. Текст был напечатан в приложении к книге Беннетта Есть ли жизнь на Земле?. Именно тогда Фрипп впервые столкнулся с учением Беннетта, который, в свою очередь, был учеником пресловутого Георгия Гурджиева и встречался с многими ведущими мистиками-искателями XX в. (СООБЩАЕТСЯ В ПЕРВЫЙ РАЗ Шруэрс 1979, 16) Беннетт и Гурджиев учили, что люди обычно проживают свои жизни в относительно бессознательном состоянии; некоторые методы Беннетта и Гурджиева, использовавшиеся для «пробуждения» их студентов, будут рассмотрены в следующей главе. Первое столкновение Фриппа с идеями Беннетта потрясло его и ускорило крупную перемену в его жизни.

И Уэттон, и Бруфорд выразили сожаление по поводу одностороннего решения Фриппа распустить группу. Бруфорд, бросивший крайне успешный Yes для того, чтобы стать членом King Crimson и рассматривавший Crimson как уникальную возможность расширения своих музыкальных горизонтов, из всех сил старался отнестись к этому философски: отмечая, что завидное положение Crimson в музыкальном мире было результатом многих лет тяжёлого труда и музыкантов, и менеджеров, и преданной гастрольной бригады, и что увидеть, как всё это разбивается вдребезги, было «мягко говоря, неприятно», он тем не менее сказал, что сможет справиться с этой неприятностью, поскольку она является выражением «фальшивой привязанности к [материальным] вещам». (YPG 32, Sounds, 12 октября 1974) Однако несмотря на внешний стоицизм, Бруфорд был глубоко расстроен.