Родная речь, или Не последний русский. Захар Прилепин: комментарии и наблюдения

Судить непременно будут. Автор и сам не щадит ни героев (причём, кажется, чем больше любит, тем больнее бьёт), ни время. Тон рассказа — простой, лёгкий, чуть грубоватый, оценки поведения и стихов героев — резкие, однозначные, без полутонов. Стихов в книге, кстати, много, они говорят сами за себя, к анализу автор обращается редко, в основном в первой, той, что про Мариенгофа, части. Да ещё есть уморительно смешной разбор «Песни о встречном» Корнилова. А вот поведение всех троих в быту освещается полно и без всякого снисхождения: мы узнаем и сердечные, мягко говоря, тайны первой жены Корнилова Ольги Берггольц из её дневника, и самые интимные моменты из писем Мариенгофа единственной его жене Анне Никритиной, а что до Луговского, то его бесконечные женщины и сложности отношений с ними — цветочки на фоне того, как жёстко описывает Прилепин его поведение во время ташкентской эвакуации. Благо дневников и воспоминаний, это поведение живописующих, хватает. Правда, после этого Прилепин задаёт резонный вопрос: а сами эти пишущие и вспоминающие — они что делали в эвакуации? Среди них были люди и помладше Луговского, и несильно старше. Почему ему было стыдно, что он не на фронте, а им нет?

Но всё же главная мысль «Непохожих поэтов» — отнюдь не судейская. Наоборот, говорить вещи, выставляющие героев в неприглядном свете, Прилепину легко именно потому, что права судить он себе не даёт. И самое болезненное, самое политически острое место книги — то, где речь идёт об авторах «расстрельных» статей, стихов и писем 1937-го (если коротко, то писали их чуть ли не все, кроме забытого в ту пору Мариенгофа), Захар Прилепин завершает знаменательной фразой: «Кому тут нужны оправдания, кто вправе их принять». И всей книгой отвечает на этот вопрос: очень мало кто из живших в то время — и никто из живущих в другое.

Леонид Юзефович

писатель [ «Свободная пресса», 29.12.2015]

Удивительное дело, Прилепин, в публицистике сыплющий обвинение за обвинением, в этой книге не осуждает никого. В числе её героев есть немало тех, кого можно сравнить с ненавистными ему современными персонажами, но здесь обличения уступают место вопросам, насмешки — необидной иронии, инвективы сменяются даже не всепрощением, поскольку право судить и, следовательно, прощать мёртвых Захар не признаёт ни за кем, в том числе за собой, а мудростью историка и художника, понимающего, что если в каждом отдельном случае ты худо-бедно способен отличить грех от добродетели, то в целом, в масштабах всей жизни, абсолютно невозможно вынести приговор кому бы то ни было.

При этом акценты расставлены с такой филигранной точностью, что желание возразить попросту не возникает. Радостно соглашаешься с любой оценкой, точнее — ведомый автором, покорно, как опоенный, вступаешь в очерченный им круг, где всё вдруг становится пронзительно ясно без всяких оценок. Это чистое волшебство, и вряд ли кто-то другой из коллег Захара на него способен.

Игорь Ратке

литературовед [ «Prosodia», май 2016]

Чем пристальнее вчитываешься в повествование — тем более очевидной становится композиционная логика этого биографического триптиха. А за этой логикой проступают контуры авторской концепции — как кажется, вполне чёткой и строгой.

В «Непохожих поэтах» — не три героя, а одна героиня. Имя ей Поэзия, и вся книга — о том, как она утверждает своё место в мире. Каждый из «непохожих» — это один из примеров такого утверждения.

Случай Мариенгофа: поэзия как призвание, которому можно служить, но можно его и использовать, превращая в ремесло — в том числе и доходное.

Случай Корнилова: поэзия как знание удела — но только своего. Прилепин с этого начинает главку «Исходит кровью человек», сразу же констатируя: «Если говорить о поэтическом провидении — Бориса Корнилова надо приводить в качестве образцового и завораживающего примера… Каждое третье стихотворение содержит ужас нежданной, неминуемой, отвратительной смерти».