Родная речь, или Не последний русский. Захар Прилепин: комментарии и наблюдения

В отличие от своих коллег, он может вместить любовь к трём совершенно разным и несовместимым поэтам. Иные литературоведы предпочитают кого-то одного. И дело тут вовсе не во вкусе, а скорее в либеральности, в принципиальной открытости и постоянной готовности узнавать нечто новое, что свойственно автору.

При написании биографии Прилепин, как крепкий хозяйственник, расставляет всё и всех по полочкам. У него нет лишних слов, стихотворений, мест, событий и людей. Каждая деталь сгодится.

Донбасс: гуманитарка

Захар

Когда в 2014 году я впервые перешёл «ленточку», — границу, состоящую в прямом смысле из окопов вокруг расстрелянной таможни, — я обнаружил себя внутри романа «Тихий Дон», или внутри романа «Я пришёл дать вам волю», или внутри «Слова о полку Игореве». Я увидел людей разных племён: бородатых, здоровых, раненых, весёлых, бесшабашных, — и почувствовал, что русская история возобновилась в той же самой точке, где была остановлена. И эти все дорогие мне люди, мои близкие, мои павшие товарищи — это ожившие русские святые. И Арсен Павлов «Моторола», и Михаил Толстых «Гиви», и Александр Владимирович Захарченко «Батя» — они являли собой абсолютно живые, из народных недр, и вместе с тем безусловно литературные типажи. И это узнавание — один из самых счастливых моментов моей жизни, наряду с рождением моих детей. Это узнавание было безусловным чудом.

Захар

Зимой 2013 года в Киеве начался Майдан — я был к этому готов, и уже полгода как делал разные заметки по украинской проблеме, где прямо говорил о возможности скорого государственного переворота, который возглавят либералы, а проведёт «правая», неонацистского окраса, массовка.

Весной 14-го началась война, которую я тоже предсказал за несколько месяцев до её начала.

В ту весну я объявил личное перемирие российской власти — появились куда более важные дела.

С апреля месяца мы, нацболы, в том числе через мою нижегородскую газету, занимались поставками гуманитарной помощи на Донбасс; тогда же началась вербовка добровольцев — для этого мы запустили движение «Интербригады».

Сергей Фомченков

руководитель «Гвардии Захара Прилепина» [интервью Л. Зуевой, 2021]

2014-й год был самым тяжёлым для ополчения на Донбассе. Бойцы возглавляемого мной движения «Интербригады» воевали на фронтах ЛНР и ДНР. Мы крайне зависели от помощи из России. Сборы на пикетах в поддержку Новороссии очень быстро иссякли, а боевые действия принимали всё бо́льшие масштабы. Неоценимую помощь движению «Интербригады» оказал тогда Захар Прилепин; прошедший Чечню, он как никто другой понимал, что нам нужно. Он сам в те трудные дни не остался сидеть в России, а приезжал и в Донецк, и Луганск. С того времени Захар неразрывно стал связан с Донбассом.

Илья Шамазов

лидер нижегородского отделения НБП [интервью Л. Зуевой, 2021]

Война казалась пиком развития организации и нас самих, нацболов. Не скромно, но, когда сызмальства занимаешься политикой, роднишь себя с судьбой Родины, становишься частью её. Поэтому особенно остро переживаешь каждый взрыв, каждый разлом, каждую трещину на теле Родины, границы которой куда шире, чем географические. Помню, докладывал об этом одному из друзей-либералов (бывших), который недоумевал, чего мы лезем за границу. Потому что не мы эту границу прокладывали.

Рвались на войну все, кто уцелел, не был сбит бытом и не разочаровался в политике. Я цеплялся за составы, уходящие на фронт, но что-то не клеилось. К началу в итоге не успел. Захар рванул на разведку первым. Потом, через пару недель, взял меня. Через его клич собралось, на первый раз, немного наличности (потом это будет уже нескончаемый поток), и мы повезли медикаменты, обувку на территорию. Было счастьем находить неравнодушных людей. Трудяга Газелька, у которой рессоры вдавило до земли, набитый до отказа джип Захара. Ещё и культурный груз в лице Саши Скляра и Сан Саныча Белоносова из «Ва-Банка», которых встречали чуть позже на границе.

Ополченцы: героические, трагичные и тихие, или, наоборот, обаятельные раздолбаи. Нацболы, бывшие зеки, начудившие в 90-е, умный премьер Пургин и бронированный паричок Кобзона. Ледяная гостиница «Луганск» и сытая на контрасте «Рамада», лихой Сёма Пегов, суровые, как сектанты, Стешин-Коц и Казаков с мутным глазом. А ещё солдат, который идёт с автоматом к министру культуры решать вопрос с концертом Скляра. И гимн молодой республики, который ещё не представлен никому, но его уже репетируют на задворках ДК.

И пока ещё только двухсотый мерин Плотницкого. «Они (Кремль) строят здесь другую Россию, но другую по своему разумению, на сколько хватает фантазии», — понял я тогда. А что ещё они могли построить? Слишком далека наша власть в своём общем знаменателе от понимания, что значит Родина, и что надо, чтобы её боль успокоить…