Родник Олафа

– Видать, та самая и есть, – молвил Хорт.

Дед на него покосился и кивнул.

– То и я мню.

Отдохнув, двинулись далее. Бор скоро закончился, и они увидели старую гарь, всю заросшую пожарником. И запах был пожарника да головешек. Иные обугленные дерева так и стояли, простирая черные сучья. Солнце здесь ожигало уже нещадно путников. Дед начал отставать. А Хорт все также шагал крупно и сильно. Мальчик плелся посередине. И гари той, мнилось, не будет конца и края. Но и она осталась позади. Тут надо было свернуть направо, что они и содеяли, да уже вечером достигли первой речки. Здесь и остановились на ночлег. Нарубили жердей, накинули на них дерюжину, внутрь постелили еловых лап, мягких да колючих. Сварил дед кашу. А как котел-то опростали, и снова воду закипятил, дал ей немного остыть и бросил в нее узких тех листьев пожарника.

Поблизости заунывно свистал коршун.

А как наступили уже сумерки и от костра осталась одна россыпь рдеющих углей, заухал филин. Мальчик ненароком вспомнил тех Меченосца, да Оленных, да Унотов. Но чуял, что ежели поблизости Хорт, они не посмеют появиться.

Перед сном Хорт с Мухояром толковали о мнихе, обсуждали его жизнь, речи… Заключили, что зело он хытёр да изворотлив. Но… смел, оле[344]. И жизнь в дебри сей наладил справную. Не всяк сумеет. Мних-то мних, но и рыбарь, и ловитвой промышляет, и бортничает.

– А… всё одно… перевертень, – молвил Мухояр, зевая. – Гневает Перуна да Велеса с Хорсом и Макошью своими калными молитвами. И надоть очистити верх Днепра…

Утром солнца не было, небо затянула пелена. То и лепше. Токмо комарье озверело. И от чадящего костра уходить было страшно. Но после яди они тронулись в путь. И миновали указанные Ефремом речушки, что бежали среди корней и кочек к Днепру. Да долго шагали, пока не оказались на краю болота. Это было ярко-зеленое поле и по краю сухие, окостеневшие могучие дерева без коры, на коих чернели два ворона. И они издали завидели путников и громко заграяли, то ли приветствуя, то ли негодуя.

– Протозанщики! – воскликнул Мухояр, отдуваясь далеко позади мальчика и Хорта.

Хорт глядел на болото, раздувая ноздри, узя глаза. Мальчик тоже смотрел, сгоняя комаров. Было душно.

Подождали деда. Тот шел, утираясь шапкой. Рубаха его была мокрой от пота. Даже борода как-то перестала выглядеть литой. Дед тяжело дышал.

– Не чаял… А добрался на верх Днепра-то… – проговорил дед. – Идеже наши тые Арефинские горы?.. Ох-хо!..

Но Днепра не было видно. А тропу они незадолго перед выходом на болота утеряли.

– Ты поди направо, – молвил Хорт трубным свои гласом мальчику, – а я налево.

И они разошлись, высматривая Днепр. А дед остался на месте, стоял, опираясь на посох. Потом и сел, сбросив с мокрой спины мешок.

Комары заедали. Тут их вились тучи. Мальчик лупцевал себя по шее, по бокам, плечам, ногам березовой веткой. А комары все одно лезли в глаза, в рот. Сюда ли и надо было им прийти? Идеже тот колодезь волшебный? И Днепра они нигде не могли найти. Подошли ближе к болоту и мертвым деревам. Вороны снялись, упруго замахали крылами так, что даже слышно стало поскрипывание. Заграили.

– Кро-кро-кро!

– Крак! Крак!

Но и тут нигде не видно было ни лужицы, ни ручейка.

– А сыщем ли и тропу ту? – прошал дед хрипло. – Не навел ли тот мних кудеса? Идеже тропинка? Яко отсюдова выберемся?..

Они ходили среди кочек. Мальчик чуть не наступил на узорчатую длинную яркую гадюку в небольшой низинке. Гадюка не удирала, смело шипела, вперяя в него уголья глаз. Он попятился и снова едва не наступил – теперь уже на двух гадюк, что сплелись и лежали на широкой кочке. И они зашипели. А сбоку появились еще две. Мальчик вдруг оказался в кольце змей.

– Стой! Не леть! – крикнул Хорт.

И мальчик замер.

– Мухояр! – окликнул Хорт деда.

И тот приблизился. Увидев гадюк, подошел к мальчику и, опустив свой посох, начал водить руками, приговаривая:

Дал мне Велес, боже небесный,
Молвную силу яд иссушить,
Отвратить черную гадюку,
В воду яд ея обратить.
Шш, гадюка!
Шш, змеюка!
Сгинь, тварь ползучая,
Сокрыйся, отрава с глазами,
С зубом-жалом,
С узорочьем дивным!
Прочь со дороги,
Ослобони пути,
Шипи во травах,
Шипи!
Да отраву храни.

И одна гадюка, наблюдавшая за руками Мухояра, вдруг опустилась вся на землю и заскользила прочь. А за ней и две другие заструились среди кочек и трав и исчезли. Мальчик расслабил плечи, перевел дух.

– Дед Мухояр не токмо пчелам жало отводит, но и змеям, – молвил Хорт.

– Благодарствую тя, дедушко, – проговорил Спиридон молчаливо.

– Гляди острее, – сказал дед, поднимая свой посох.

– Ежели б Днепр углядеть, – отозвался Хорт. – До ночи надобно выйти из болота, комары сожрут.

Но сколько они ни ходили по краю болота, а нигде не видели ручья. А вверху уже собрались тучи, и ясно было, что скоро хлынет дождь.

– А не истаяти ли удумал нас тот мних?! – воскликнул хрипло дед.