Родник Олафа

Ай да бегли мужики Женни Великой,
Да не добегали, а все падали
В тые смоленские грязи черныя.
Мужики работящие токмо плечи расправили
Да в одрины к женкам и ребятне поехали.
Ай да не доехали!
В та поры да из-за елок
Сыроядцы выскакивали, сыроядцы
Во острых высоких своих шапках, —
Сарочане сыроядцы, степные жители.
Ай из степей да половецких в лесную глушь
Князь Святослав тот Ольгович несытый
Созвал на Русь лесную Ростиславову,
Пустошить за поруб во монастыре
Веси, селы, жечь жито, полонить
И мужиков, и женок со ребятами.
Ой ты, княже Святослав да Ольгович!
Сыне отца Олега, друга половецкого,
Ратившегося с Мономахом.
Ой, да такожде и прозван бысть —
Гориславич, и все его сыны —
Да Гориславичи: Всеволод, Игорь, Глеб.
Да ишшо тот Святослав, и бысть он
Сыном дочери хана половецкого.
Ай да и сам оженился на половчанке.
И зазвенели луки половецкие.
Пронзали стрелы воздух, плоть.
И кому горло перешибло,
Кому глаз повыбило,
Кому стрела во хребет вошла.
Злы зело те стрелы половецкия!
И токмо варяги Сньольва щитами
Да загораживалися.
И те щиты ежами уж щетинилися.
И крик стоял в лесу Оковском
Да на берегу-то озера Охват.
Рать половецкая да на конях-то
Сильных, быстрых валила вдоль по волоку,
И побивала мужиков, арканила коней
И чаяла напором полонить варягов.
Да Сньольв, вскричал он зычным голосом
И меч свой выхватил, пошел рубить.
За ним Ёфур могучий, Кормак с рыжими усами,
И все варяги-витязи, кто со мечом, копьем,
Кто с луком и метким топором.
И клич тот бысть: фрамат!
То бишь – вперед!
Но витязи те падали да, обливаясь кровью,
Устами клейкими хватали лесной озерный дух,
И во песок стекала кровь варяжская,
Не хладная, как воды фьордов,
Не голубая – красная, горячая.
А рев все раздирал ту тишь озерную.
Да ржание коней и скрежет стали
Харалужной, несгибаемой.
Упал Кормак да с головою рассеченною,
Упал Ёфур, егда наскакал да на него
Половецкий вой со светлыми глазами
И волосами как из сена.
Но вновь вскочил, схватился голыми руками
За сапог-то половецкий и рванул,
И воин тот да рухнул в железные объятия.
Ёфур, Вепрь, ножами как клыками
Брюхо-то врагу да разодрал.
И Спиридон, подъяв тяжелый щит,
Держал его пред ликом той девицы,
Уводил яе за ладью. И там стояли,
Клацая зубами от холоду и страху.
Бычок метался берегом, израненный,
Ревмя ревел, все звал корову-мать.
А та корова-ярость, корова-смерть
Втыкала острые рога да в животы,
Подбрасывала воев вверх, на ёлки,
В облакы, да во хоромы те небесные.
И хряск и хруст стоял на береге,
Топот, крик, вой да рык.
То было озерное безумие,
Кто зрел впервой деянье ратное.
А воям степнякам, варягам – всё привычное:
Навь, навь, навь, навь!