Родник Олафа

10

Половцы все прибывали на косматых низкорослых своих лошадях, как муравьи текли сквозь лес, и только шапки островерхие мелькали всюду и доносился клич: «Ур! Ур!» И на диво у многих были светлые волосы, развевались за всадниками. Но они коней не напускали на варягов, уже уразумев, что наткнулись на давних ратников, с которыми в сшибке не справишься, и поворачивали, а из-за деревьев били стрелами. Токмо и слышен бысть взвой стрел и вскрики раненых. Хотя и не все варяги кричали. Спиридон сам видел, как стрела пробила плечо Сньольву, а он и звука не проронил, токмо обломал стрелу.

Но уже ясно было, что силы неравны и половцы задавят варягов. Сньольв что-то крикнул. И скоро раздался звук рога – и раз, и два. И варяги полезли на ладьи. Скари кликал:

– Пойке! Пойке Рунки!

А Спиридон не мог откликнуться. Он подсаживал девицу, та вскричала, и Скари обернулся, схватил ее за руки, втянул в ладью, а после помог забраться и Спиридону и тут же пригнул их головы. Стрелы просвистели над ними, чуть не задев. Спиридон аж передернулся, он помнил жгущий укус стрелы. И вмиг представил, как вопьется это свистящее жало в нежную кожу девицы.

Варяги же под стрелами хватали весла и отгребали. Спиридон опять поднял чей-то щит и накрыл девицу. А сам выглядывал. Варяги выгребали, и на весла стекала кровь с плеч, пробитых оперенными стрелами. Сньольв тоже взялся за весло, он заскочил в эту ладью. А его ладья погибала. Там оставалась горстка варягов, и на них лезли ратники, не половцы, а русские, верные дружинники Святослава Ольговича. А половцы уж гарцевали по всему берегу и токмо и натягивали луки и пускали стрелы, щуря глаз. Стрелы еще долетали до уходящей ладьи, впивались с хряском в мачту, в борта. Но вот уже и лишь воду вспарывали. Варяги гребли, налегали. А на другой ладье все бысть кончено. Но вдруг и она отчалила и пошла вослед за первой.

Стрелы с берега уже не достигали, и Сньольв велел остановиться. Весла замерли. Все смотрели назад. Та ладья рассекала воды озера Охват. В ней сидели русские ратники, они и гребли. Сньольв отдал команду, и ладья вдруг развернулась и пошла навстречу русичам. Те бросили грести, вытягивали шеи, заглядывали. Ладья варягов сделала маневр на подходе и окованным железом носом ударила в борт той ладье. Послышался хруст, борт проломился, и внутрь хлынула вода. Русичи закричали, пытаясь перепрыгнуть на ладью варяжскую, но варяги уже выгребали дружно назад, и те отчаянные смельчаки падали в воду в бронях, с мечами, в шишаках, со щитами и начинали тонуть. Проломленная ладья кренилась, набирая все больше воды, и ратники соскальзывали в воду. Сньольв, найдя лук, сильно натягивал тетиву и добивал тонущего стрелой.

Над озером носились крики:

– То кознованье!..

– Собака!..

– Осподи спа-а-си-и-и!..

– Лихое!..

– Ааа… Друже, руку!.. Руку…

– Тону-у-у!

И варяги смотрели на тонущих. А на берегу толпилось воинство на лошадях и пешее. Глядели – и ничем пособить уж не могли. И среди всех выделялся один вой в червленом плаще, в шлеме с конским белым хвостом. И Спиридону помнилось, что его-то он и видел в тот далекий вечер в Смядынском монастыре. То и бысть князь Святослав Ольгович?

Ладья продырявленная опрокинулась, подняв тучу брызг мачтой. Ратники цеплялись за всплывшие весла, за бочонки, но Сньольв отдал команду, и ладья пошла на них. Спиридон и глядеть перестал, как добивают копьями тех ратников, токмо слышал плеск воды и стон да крик. И ему мнилось, что всплескивается кровь и все озеро ею заполнено. И еще он чуял, как рядом вздрагивает девица, будто каждый удар по ней и приходился. Он уловил ее шепот, она то ли заклятье какое повторяла, то ли молитву… Ведь и у нее бысть свой бог некий… заморский… али занебесный… яко молвить-то… небеса-то едины… А у варягов да русичей хрест бысть един, да все равно зло язвили острием.

И как на воде ни души не осталось живой, варяги взялись за весла. Тогда и Спиридон посмотрел… И правда, на месте потопленной ладьи среди кусков деревянных и какой-то рванины расходились алые круги. Кровь хрестьян смешивалась с водицей.

Водицей она уже и была.

Варяги гребли молча.

И берег с войском, усеянный трупами, отдалялся.

Кричали чайки.

Закат бысть тоже багров, будто и там, над лесом, токмо что закончилось сражение.

Воздух был чист и чуть попахивал уже палой листвой.

Девица тоже подняла голову, села, озираясь, как после жуткого сна. Глаза ее голубели сторожко. Косы переливались темной медью. Спиридон глядел на нее. И вдруг она сняла с шеи камень на зеленой витой нити и протянула Спиридону. Он подался назад.

– Хэдие барое шома, – молвила она тихо.

– Бери, пока дают, – хрипло бормотнул кто-то.

Спиридон покосился. То был один из мужиков, тянувших ладью из Женни Великой, с редкими, налипшими на шею и на щеки волосами, длинноносый, с узкой долгой темной бородой, забрызганной кровью и грязью, в мокрой рубахе.

И Спиридон взял тот камень, помешкал и надел себе на шею. Еще посмотрел. Камень бысть исполнен медового какого-то солнца.

Спиридон склонил голову в знак благодарности.