Родник Олафа

– Реки благодарение девке-то, – снова подал голос тот мужик.

Но Спиридон лишь посмотрел на него и отвернулся.

– Тьфу, невежа… – бормотнул мужик.

Варяги дружно гребли. На середине озера уже шла волна, но ветер был противный, и парус не распускали. Сньольв велел взять ближе к подветренному берегу. Настороженно глядели. Правый берег был высокий, в чистых борах, светившихся янтарем, и в белых мхах. А другой – низкий, корявый, в елках и березах. Аще погоня пойдет, то лишь по правому. И выгребали ближе к левому. Там бысть непролазный лес.

Наконец остановились на воде, стали себя осматривать, повязывали раны друг другу. Скари выдернул обломок стрелы из плеча Сньольва. Тот сидел, сжав зубы, устремив глаза в лес куда-то. Белые пряди в его бороде как будто стали еще белее, и на них алели капли вражьей али своей крови. У самого Скари были отрублены два пальца левой руки. Сперва он себе и перевязал руку. У кого-то лицо пересекала кровавая рана – от удара саблей. У одного было отрублено ухо, и оно болталось на кожице, пока варяг не схватил его и не обрезал кожу, раздув ноздри, и не отшвырнул ухо далеко в воду. Потом он приложил к ране трав, поданных Скари, а вместо повязки надел шлем, и кровь сочилась ему за шиворот, он вытирал ее, опускал руку за борт и полоскал.

У одного была глубокая рана в боку. Его обвязали тряпкой и уложили на корме, рядом с продырявленной стрелами маленькой вежей. И он лежал тихо, никто и не учуял, егда помер.

Плыли и в ночи. Мужик тот из Женни Великой молвил, что перехватить могут на выходе из озера и надоть успеть выйти в Двину. Там уж быстрина и по берегу несть дорог.

Так и шли, ударяя тяжелыми веслами по самым звездам, рассыпанным по всему озеру. Спиридон тоже греб, занял пустующее место.

Мужик из Женни Великой прошал высадить его – на правый все-таки берег.

– Мы не можем заблудиться? – спросил Скари.

– Не уходить надоть ни влево, ни вправо, – отвечал мужик. – Там есть рукава, да.

Скари перевел Сньольву. Тот резко ответил.

– Ты пойдешь с нами, – сказал Скари.

– Не… ну… яко… у мине там одрина, баба с ребятишками… Не пожгли ба? – заговорил мужик, уже досадуя, что сболтнул про рукава.

Повернул лицо к Спиридону.

– Эй, малец, молви за мине, а? Прошай за Рюму Сало.

Спиридон молчал.

– Зерно на гумне… Как бы дождь… – бормотал этот Рюма Сало еще и смолк.

Скари велел ему тоже занять пустующее место и взяться за весло. Мужик со вздохом уселся, поплевал на ладони и начал грести.

Берега озера были черны. Токмо леса вокруг стояли. Над ними горели колосья спелых созвездий, и в воде они отражались, будто уже и осыпались. А ведь и летели звезды, то одна, то другая, как то обычно и бывает в жнивень. В небесах колосья и в водах. То – теперь, а то – будет, так ли?

Словно Ермила Луч здесь и собрал перстами настоящее и будущее, заплескал волнами звуков. А на самом озере уже ни морщинки не было, все утихло. И токмо веслами варяги гнали волны, упорно вели ладью скрозь времена.

Спиридон греб, не чуя уже никакой боли в плече, и посматривал то вверх, на звезды, то в воду, а то на вежу, в коей скрылась девица. Камень на его груди странно и холодил, и теплил кожу.

Вот будто и началась река. Скари прошал. Рюма Сало из Женни Великой отвечал, что ни, то ишшо не Двина.

Вдруг нанесло запахом жилого. Весла стали опускаться вразнобой как-то сразу.

– Весь будет, – молвил мужик Рюма Сало. – Там.

И точно, лес на берегу чуть отступил и показались темные одрины. Все до единой темны. И уже забрехали собаки. А люди в одринах тех спали, небось, и не ведали, что в начале-то озера сотворилось, да и с Женней Великой. Тута у них мир да благодать. Хотел бы Спиридон и остаться в том месте, на озерном просторе… Али дотянутся сыроядцы?.. Сыроядцы сыроядцами, но и свои не лепше. А все ж таки жаль было их, ратников-то, что тонули, аки кутята. Свои.

А он бысть с этими молчаливыми варягами, зализывающими раны.

Ладья шла мимо веси. И там не вспыхнул ни огонек. Может, кто и встал с сенного лежака, выглянул наружу, узрел плывущую темную громадину, погадал, скребя затылок, хто такия? Да и вернулся к теплому боку женки, перекрестясь: мимо, пронесло, уведи, осподи, ночных гостей дальше.

Влево ушел глубокий рукав. Рюма Сало из Женни Великой сказал про него.

Снова озеро сужалось. В лесу ломанулся зверь. Все смотрели. Стихло.

За горловиной бысть островок. На нем бы и заночевать. Все уже вымотались, одурели от волока, жаркой сшибки, гребли, голода. Спиридон и весло не мог держать, руки крючило, спина разламывалась. Пахло озером, но и резко – потом и спекшейся кровью.

Прошли мимо островка, и мужик из Женни Великой указал на другой рукав, уводящий вправо. А и правда, тут можно было бы заплутать.

Обогнули мыс и пошли налево.

– Уж скоро! – выдохнул Рюма Сало.

Плыли молча. Мужик сопел, поглядывал на Спиридона.

– Слышь, отроче, а ты откудова с имя-то? Как прибился? Волей али неволей?

Спиридон смотрел на него.

– Чиво немотствуешь аки рыба?..

Слышен был плеск весел.

– Али ты ихний? Не чуешь, што баю?

Спиридон кивнул.

– Говори! – тихо воскликнул мужик.

Спиридон помотал головой.