Родник Олафа

Нездила Дервуша, выслушав речение Мухояра, нахмурился – и смирился, не стал даже бранить ни Найду, ни Сычонка с Гостеной, а Нездилиха все причитала, а как Нездила на нее прикрикнул, то чуть поутихла, да все равно ворчала и метала косые взгляды на Сычонка. Он и чувствовал себя виновным. То и Крушка о нем говорила. И ненароком мальчик вспомнил, как то же самое было и с волхвом, запертым в порубе монастырском: во всем Хорта винили.

А утром вдруг послышалось пение. Все вышли из истобки, чисто одетые, с блинами, вареной рыбой, кашей, яйцами. И из других истобок люди вышли. По дороге в солнечных лучах двигалась процессия разряженных девиц и парней, размахивающих зелеными ветками и цветами. Позади шли мужики, бабы, старики.

И слов пения не различить было, все сливалось в печальное причитание, что совсем не вязалось с пестрыми нарядами и вообще с яркими красками умытого чудесного утра. Жители Арефина к другим присоединились и все пошли по дороге вниз. И скоро увидели, что с соседней горы тоже идут люди.

Солнце ярко светило. В синем бездонном небе порскали ласточки. Кукушки били в свои колокола с разных сторон. И еще не все умолкли соловьи, допевали свои ночные и рассветные песни.

Те люди, что с соседней горы шли, тоже пели.

И внизу все встретились и повернули к Танцующим березам, к Удольей Излуке.

А там уже ждали Хорт и дед Мухояр Улей в чистых одеждах, в нарядных рыжих высоких шапках. Хорт с Мухояром всем поклонились, и люди им поклонились. А те еще и направо поклонились, и налево, а потом и назад.

Вдруг кто-то ткнул Сычонка в бок, он глянул и встретился с козьими шальными глазами Крушки. Она щерилась в улыбке и бормотала:

– Бычок, бычок, волку бочок, навьям сердце с очесами, а мине што дашь?

Сычонок посторонился.

Люди расходились между земляными крутыми и пологими холмиками, постилали на траву рушники и выкладывали еду на них. А возле Хорта и Улья Мухояра собрались девушки. И вдруг двинулись за Мухояром вокруг кладбища, запели:

Русалка-царица,
Красная девица!
Не загуби душки,
Не дай удавитца,
Не дай потопитца,
Не дай с высока убитца,
Не дай урезатца!
А мы тебе кланяемся!

И тут все среди холмов поклонились. Хорт стоял, воздев руки, а у ног его белел перьями и алел зобом и гребнем петух – откуда он взялся? И Хорт склонился и поднял петуха. Тот смирно дался ему в руки. Хорт прижал его одной рукой, а в другой сверкнул нож. Мгновенье – и как будто гребень петуха стал на глазах расти, увеличиваться, и Хорт пустил его бежать, безголового, даже сперва лететь, и он летел, разбрызгивая кровь на цветы и травы. И все молча глядели. А как петух затих, шествие продолжилось с другой песней:

Радуйтесь, белые березоньки:
Дедушки и бабушки,
Матушки и батьки!
На березах яко пташки.
Хлебушка покрошим
Прямо в вырий!

И девушки крошили хлеб на все стороны, стараясь попасть на могильные холмы, и бросали крошки в ветви берез.

А одна девушка подала обезглавленного петуха Хорту, и тот пошел среди холмов кропить кровью. И в один миг Сычонку Хорт почудился великаном, держащим петушиную голову – солнце, и он шествовал среди гор Арефинских, поливая все золотой кровью.

И потом уже все стали рассаживаться и плескать пиво из корчаг на могилы, выкликать имена: «Волос!» – «Боянка!» – «Дунька Кудишка!» – «Богуславка!»– «Добранюшка!» – «Ярка! Ярка!» – «Прокуй! А, Прокуй!» – «Дивей!» – «Умай Снежко!» – «Снежана!»

И от этих закличек морозец шел по коже.

И как всех окликнули, Хорт возгласил:

– Не майтесь, навьи[292]! За Берегинями да в вырий подымайтесь! Фрр! Фрр!

И все явственно услыхали хлопанье крыльев. И смотрели в небо. А там всё мчались, мчались ласточки да стрижи, стригли синь небесную.

– А мы станем потреблять ядь, да к ней своею смертью ушедших призываем! Будем есть вместех! Слетайтеся!

И Хорт стал манить небеса и, наконец, повел руками во все стороны на собравшихся. И Улей Мухояр первый блин разорвал да стал есть сам, а другой кусок протянул Хорту. За ними и остальные принялись есть блины, кашу, рыбу, яйца и пить пиво. Слышны были голоса… И Сычонку почудилось, что тут гомонят какие-то большие нарядные птицы, целая стая, что откуда-то слетелась к горам Арефинским. Он глядел на загорелых баб в расшитых убрусах, на простоволосых девушек, заплетших волосы в косу; на бородатых мужиков с темными от солнца лицами и на безусых или только отпускающих усы и бородки парней. Эти поминки были подобны и тем, что случались в Вержавске, только там всем заправлял Ларион Докука с алтарником и псаломщиком, и пение было другое, да свечки, кресты и благоухание ладана. А трапеза на могилах такая же. Да петухов Ларион не резал.