Родник Олафа

– Ах ты гордея якая! Защекотаю-защекотаю!

Сычонок бегал за девочками, куда они, туда и он. Весело было. Такого-то совсем он не знал в своем Вержавске. Там тоже были всякие забавы, но не такие. Игра и была игрой, а здесь в забавах чуялась какая-то иная сила. И оттого было иногда страшновато.

Парни с девушками гадали, будет ли нынче русалий конь? В прошлом лете и не было. Так то болесть Улея Мухояра скурутила, а нынче он на Удольей Излуке бысть. И тут Гостена всем поведала, что сама видела в землянке Мухояра русальего коня. Зельный[294]! И будут наутро после купальской ночи проводы. И солнце будет плясать и кружить. Девушки собирались к купальской ночи венков наплести и высматривали цветочные полянки, а ребята уже старые тележные колеса подобрали, и оставалось их только смолой и дегтем облить, чтоб в ночи пускать огненными с гор. Говорили и о кладах, что под расцветшим папоротником сокрыты, но это так, ради смеха. Сколько уже было тех ночей, а никто клада не сыскал. Но и в смехе том была все же какая-то надежда. Она остро сверкала в глазах, как те цветки папоротника, коих никто не видел.

Все в эти дни были как будто опоены чем. Правда, и впрямь пили пиво. Но Сычонок хмель и без пива чуял, хмель этот сиял в воздухе, курился над цветами и травами, лился птичьими голосами. И сны у Сычонка были яркие, чудные. Да еще и все в истобке Нездилы Дервуши стали вдруг иначе к нему относиться, с вежеством. Нездилиха подкладывала ему лучшие куски, подливала молока вдосталь, скотину пасти его совсем не будили, а когда он уже днем сам хотел на пастьбу идти, не пускали. Все в эти дни ходили по полянам и рощам и собирали травы лечебные. Вот на это Сычонка брали.

Даже Крушка прекратила строить ему козьи морды, хоть и простреливала все ж таки глазенками наскрозь. А Гостена запечалилась, посмурнела как-то, будто ей нездоровится. И Сычонок то и дело ловил на себе ее потемневшие и волглые взгляды.

Наконец настал и последний день перед Купалой. Все готовились к ночи. Хорт у Нездилы не ночевал. А утром рано пришел Мухояр Улей, отведал со всеми пирогов с кашей, напился молока и, выходя из-за стола, окликнул Сычонка. У Гостены глаза стали огромны. Сычонок с радостью пошел на зов. Да по пути почувствовал, что зацепился за что-то, глянул – то смуглая рука Гостены его за край рубахи держит… отпустила. Он поглядел еще на ее лицо и вышел следом за Хортом.

– Пойдем, тама нас Хорт пожидает, – сказал дед, кладя руку на его плечо.

Но не уходил никуда со двора, чего-то ждал. А у мальчика подпрыгивало сердце. Вот, вот и началось. Все должно было стронуться. Не мог волхв запамятовать нужду Сычонка.

Из истобки вышла Нездилиха и подала Мухояру мешок небольшой, тот взял и повернулся, похлопал по плечу мальчика, и они вышли со двора, двинулись по дороге вдоль навершия холма с древесной короной. Мальчик нечаянно обернулся и увидал Гостену, та стояла за плетнем и глядела им вслед. Он кивнул ей и пошел дальше, уже вниз, в сторону Перунова леса, щетинившегося зелено-черным огромным горбом там, где встает солнце. Солнце золотым глазом над ним и висело. Пели птицы. Онучи влажнели от густой росы.

Мухояр шагал молча. Сычонок старался не отставать. Дед был ходок, крепок на вид, хоть про него и баили, что болел в прошлое лето. В руке у него был гладкий, поблескивающий на солнце посох. Он им иногда приподнимал какую-нибудь травку, нависающую над дорогой, смотрел, бормотал что-то. На его плечи то и дело садились бабочки, а вокруг головы вились шмели. Дед на них не обращал внимания.

Внизу они перешли по мостку ручей. И, пройдя по луговине, вступили в прилесье с цветами, одинокими дубами и березами, липами, средь коих летали птицы. Опушкой леса они дошли до взгорка, с которого можно было увидеть другую весь с серыми одринами, огородами, и свернули налево, в поля. Здесь колосились зеленые пока еще хлеба. Ветерок волнами прокатывался по колосьям, и пахло сладко. Там и сям голубели васильки.

Потянуло дымком, и скоро под березами на краю поля они увидели Хорта в высокой рыжей шапке. Такая же была и на Мухояре.

Сычонок и дед подошли к Хорту. Он приветствовал их. Костерок курился ароматными травами. На земле стоял котелок. Хорт сложил ладони ковшиком, и дед налил тепловатого варева бронзового цвета, и волхв поднес ладони к мальчику, сказал:

– Испей! То сила трав, сила земли.

Сычонок выпил варева. Хорт вынул из развилки на березе пучок травы и сунул его в костерок, а дед велел Сычонку скинуть одёжу. Тот повиновался. Дед снял с его шеи тесьму с крестиком. Хорт поднес дымящуюся траву к мальчику, окурил его со всех сторон, бормоча: