Родник Олафа

Мчите и гоните со всех сторон,
Серых рыскучих волков, —
Взвойте!
Бурнатых и бурых лисиц, —
Брешите!
Серых рысей, —
Мявкайте!
Белых зайцев, —
Верещите!
В день по солнцу,
В ночь по месяцу.
Сюды на помогу!
Стаи птиц, —
Голосите!
И сюды тайного зверя индрика.
Рой ход земельный, небесный,
Подъязычный,
Выведи речь наружу!

И после того они пошли втроем к краю поля, нависающему над темной ольховой чашей.

Здесь дерева с красноватыми чешуйчатыми стволами были увешаны лоскутами холста и целыми убрусами, выцветшими и ярко расшитыми.

В чаше был огромный родник. Над ним перекинуто бревно. На ветке висел черпак. Хорт пошел вниз, увлекая мальчика. Мухояр глядел сверху.

Из чаши той выбегал веселый широкий ручей, камушки на его дне играли, хотя свет солнца сюда еще и не достигал.

Хорт нагнулся, зачерпнул воды из сильного потока и умыл лицо, пегую бороду, усы, брови, забормотал:

Чаша Рода, чистые крепкие воды,
Чадо омойте струями,
Чудо с ним сотворите.
На жертву – молчание.
На живот – течь речи.

Он посыпал трав в воду, обернулся к Сычонку, поманил его, зачерпнул ковшом из потока и облил с головы до пят раз и другой. А после велел идти на бревно. Мальчик повиновался. Кожа у него покрылась пупырышками. Вода в роднике была ледяная. Хорт за ним прошел по бревну и на середине толкнул его. Мальчик ухнулся в ледяную ту купель и дна под ногами не обрел, ушел с головой, дернулся вверх, вынырнул, разинув рот и выпучив глаза.

– Молви! – воскликнул Хорт.

Но мальчик снова погрузился в воду с головой, снова вынырнул и ухватился за бревно. Он лишь разевал рот, да ни звука не изронил разумного, а только сипение задавленное. И сильные руки подхватили его. Хорт заглянул ему в лицо.

– Ну?!

Но мальчик лишь хлопал посинелыми губами и таращился на лицо Хорта. Тот пошел прочь. Мальчик за ним по бревну. Хорт вынул из мешка, принесенного дедом, другую одёжу.

– Облачись.

Мальчик, дрожа всем телом и стуча зубами, натягивал чистую белую рубаху, чистые порты. И порты были впору почти, ну, чуть маловаты, а рубаха, наоборот, великовата. Хорт дал ему и чистые онучи.

А у берез уже горел большой костер и горько пахло горелыми тряпками, то Мухояр сжигал старую одёжу мальчика.

– Каково веление Рода? – вопросил старик, взирая на них своими возведенными, как у слепого, под верхние веки светлыми глазами.

– Молчание, – отвечал Хорт. – Жертве и быть. Того боги жедают.

Мухояр перевел глаза на мальчика и ничего не молвил более.

Все догорело, Хорт влил из котелка варево в кожаную фляжку, прицепил ее к поясу, и они пошли.

Вернулись к лесу. Сперва к опушке с редкими деревь-ями. Деревья вставали ближе друг к дружке, и вот Хорт с мальчиком и дедом вошли под гнутые своды Перунова леса. Дубы над черной глубокой дорогой смыкались своими оперенными дланями. Где-то впереди была весь, но они не к ней пошли, а сторонней дорогой. И лишь брех собак приближался, но скоро отдалился. Они уже шли опушкой. Здесь было светло, на лужайках белели и желтели цветы. Над ними гудели шмели, летали бабочки и пчелы. С ветки на ветку метнулась белка. За нею другая. Ветки качались. Дятел черный сидел на дереве и долбил крепким клювом кору. И весь лес перестукивался, перекликался птичьими голосами, стрекотал кузнечиками.

В таком-то лесу и обрести речь, коли в том роднике не получилось…

Но что свершилось? Чего боги жедают? Сычонок не ведал. А коли заговорил бы? Судьба в другую сторону повернула б его?

Вдруг сильно пахнуло зверем. Хорт приостановился, раздувая ноздри и осматриваясь. Но зверь так и не появился, и они двинулись дальше. А может, то был один из зверей, званных Хортом.

Они снова вошли в сумрачный пахучий лес. Сильно несло прошлогодними дубовыми листьями. По плечам деда, Хорта и мальчика порхали бабочками солнечные блики. Мальчик чувствовал, как голова отуманилась с того питья. И ему слышались тихие голоса то ли людей каких, то ли зверей. И по сторонам чьи-то тени и мелькали. Но ему не было страшно.

Вдруг прямо посреди дороги они и увидели оленя. На нем тоже светлели солнечные бабочки, рога переливались, а глаза огромно чернели.

Вот точно! То и был зверь званый. Хорт и Мухояр остановились. Мальчик же не останавливался, шел дальше, к оленю, вытягивал руку… Да олень не дозволил к себе касаться, передернул всей шкурой, вскинул рога, напружинился и метнулся прочь, зашуршал прошлогодней листвой, затрещал кустами и скрылся в зарослях. Мальчик растерянно оглянулся на деда с Хортом. По лицу его блуждала улыбка.

– А ты ба яво призвал, подманил, – молвил дед. – На место себе подмену.

– Ни! – воскликнул Хорт. – Уж бо ничего не содеешь.

Дед покачал головой, огладил свою литую бороду потрескавшимися пальцами, пробормотал неясно: