Родник Олафа

Как вдруг послышался плеск, что ли. Не рыбий, а весельный как будто? Мужики сразу умолкли, повернули головы к реке, над которой вставали причуды всякие из тумана: головы зверей, рыбины, драконьи шеи, кони белые и старцы великие… И кто-то там был еще, медленно, затаенно пробирался. Его присутствие было явственно, вот-вот и проступит…

– Эое! – не выдержал и окликнул Ягныш. – Хто здеся?..

Туман клубился, но не отзывался. «Как я», – пришла мысль такая Спиридону.

– Да можа сохатый, – молвил Шишло.

И тут и затемнело что-то в тумане, надвинулось, но так и не проявилось. Как будто кто-то постоял напротив и зашлепал дальше.

– Вот жа… блазнь якая… – пробормотал Шишло и перекрестился.

Они помолчали. Ягныш посмотрел на него, повел плечами…

– Ладно, – сказал он, – заберем все собе, а эти… пущай живут.

Шишло взглянул на него возмущенно, хотел возразить, но вдруг осекся, сник как-то, поскреб грудь и начал натягивать драный сапог.

Они быстро погрузили все в однодеревку, забрали и топор, стащили дерюгу с жердей, в одну лодку сел Ягныш, в другую Шишло, и обе лодки тихо и быстро скользнули в туман и растворились.

4

Дед да малый так и остались на берегу, привязанные друг к другу. Дед некоторое время молчал, потом тихо молвил:

– И то добре…

Туман рассеивался. Запевали птицы. Над рекой летали чайки с пронзительными криками. Плескались рыбы. Становилось тепло. Солнце уже где-то взошло. А лучше бы сокрылось тучами. Но покуда было не жарко. Старик подвигал руками. Мальчик тоже. Связаны они были крепко. У мальчика совсем затекали. Старик озирался.

– Хучь ба каменюка якой востренький… – снова проговорил дед.

Мальчик тоже осматривал берег, но тут был один песок.

Дед расслабился, затих. Мальчику не оставалось ничего более, как тоже повесить голову на грудь и затаиться. Так они и сидели на песке у воды: мальчик с разбитыми губами и окровавленным подбородком да дед с заплывшим глазом и побуревшими волосами вокруг уха, с бурым воротом, напитавшимся кровью.

А Днепр жил своей жизнью. Чайки пикировали в воду, хватали рыбешек, дрались, метались из стороны в сторону. Изредка над самой водой стремительно проносился, переливаясь всеми цветами радуги, зимородок. Из норок в обрыве выпархивали ласточки, радостно цвиркали и мчались ввысь, падали вниз, стригли небесам лучистые очи.

Солнце вставало выше. И уже было очень тепло. А скоро и жарко стало. Но солнце еще не доставало голов старика и мальчика под обрывом. Щурясь, мальчик взглядывал вверх.

Дед завозился чего-то, запыхтел, обмяк. Мальчик почуял старческую вонь мочи. Скоро и сам захотел помочиться. А как? Терпел покуда.

И вот солнце легло им на макушки, как будто ладони сразу горячие накрыли головы. Дед озирался.

– Давай… ближе подкарабкаемся… – молвил он, кивнув в сторону обрыва.

И мальчик начал подниматься с ним. Встав, они постояли, покачиваясь.

– Шагай.

И мальчик шагнул в сторону боком. Как и дед.

– Ишшо.

И еще шаг сделали… Подобрались так к самому обрыву. От него еще шла какая-то прохлада, а главное, солнце здесь не доставало до них.

– Матушка Макошь, – забормотал дед, как они снова уселись. – Прошай господина Перуна навести тучи, прыснуть дождем… И ты, господине, Хорсе, сокрой свое лице. Да свершу медовую жертву.

Ты уже свершил, ага, думал мальчик.

По обрыву скользнул уж, дополз до воды и поплыл. Мальчик следил за ним. Ему и самому хотелось кинуться в свежесть речную. Уже было жарко, хоть солнце пока и не дотягивалось до них. Вон какую пытку учинил им дед со своим медом. И что же теперь? Ни лодки, ни брашна, ничего. Далёко ль те Немыкари?.. А Смоленск?

По Днепру поплыл бобер с веткой зеленой, нырнул, снова появился.

Закаркал гавран.

Дед заругался, поглядев вверх. И мальчик посмотрел. Над ними кружил ворон.

– Васёк, пойшли к реке, – сказал дед.

И они снова нелепой какой-то животиной четырехногой, четырехлапой двинулись к реке.

– Прям в воду… – сказал дед.

И они ступили в воду, сели. Мальчик хотел склониться, чтобы попить, но не получалось. Тогда он еще подвинулся в сторону и завалился набок вместе с дедом. Тут же они встали, кашляя, мотая головами.

– Потонем, Васёк! – крикнул дед.

Но все же им удалось кое-как напиться речной мутноватой воды и еще посидеть в реке, прохлаждаясь.

И тут деда осенило.

– Васёк, слышь-ко? Створницу искай, ага? Давай, давай…

И они начали шарить пальцами по песку под водой. Передвинулись на новое место, там покопались, но так ничего и не нашли. А так-то – да, створки раковины остры как нож. Но как на беду здесь их не было.

Они выбрались на берег и снова двинулись к обрыву. Тут дед углядел корень, торчащий из земли, и повел к нему.

– Ни! Штоб руки на корень, – сказал он.

Им удалось так сесть, что корень оказался между рук. И дед принялся двигать руками, чтобы перетереть веревку на корне. Мальчик тоже сообразил и помогал ему изо всех сил.

Так долго они егозили, не обращая внимания на осветившее их солнце. Терли веревку, обливаясь потом. Да зря в воду-то заходили, видать, веревка туже натянулась, узлы забухли.