Родник Олафа

Вдруг сверху кто-то стал, и на них легла тень. Мальчик поднял глаза и увидел тяжелую морду сохатого с разлапистой короной рогов. Лось задумчиво глядел вниз на двоих, изнывающих под солнцем. А может, это существо показалось ему единым, двухголовым. Заметил зверя и дед, перестал водить руками по корню.

– Ишь ево… И не пужается…

Лось еще посмотрел сверху на них и неторопливо двинулся прочь.

Передохнув, они снова стали перетирать веревки. Да веревка прочна была, и скорее перетрешь корень. А на нем уже кора была содрана.

Солнце в упор освещало этих двоих на обрыве красноватой глины.

Сил здесь находиться уже и не было вовсе. И дед прохрипел:

– В реку…

И они опять поползли к Днепру, окунулись. У мальчика кружилась голова, в ушах звенело, будто он забрался снова на колокольню Смядынского монастыря.

– Давай тута сидети…

И они сидели в воде. Что же дед, русалец-то, думал мальчик, не может призвать своих помощниц али кого еще там, всяких переплутов-лесовиков-боровиков. Буду молиться, решил он, но на ум не шла ни одна молитва. Все вылетело из головы. Даже «Отче наш», – токмо и помнил: «Даждь нам днесь» – и то было похоже на дождь… Дождя бы и надо. Вода в Днепре уже была теплой. Солнце отражалось в реке. Их было два. Или даже три – третье разгоралось в голове мальчика. Даждь нам дождь нам… Клонило в сон. Дед поводил плечами, вздыхал хрипло.

Так они промаялись весь день. И уж не чаяли дождаться вечера. Да все ж таки вечер наступил. Солнце как будто нехотя оторвало свои жуткие огненные ладони от голов мальчика и старика и стало медленно воздымать их. Жара спадала. Пролаял Переплут. Наверху забулькала перепелка. А потом скрежетнули журавлиные струны гуслей.

Что ж этот Ермила, ежели он видит все своими перстами, а? Не перенесет их в прохладные палаты князя али еще куда, в свой дом на речке Ельше?

Мальчик слышал, как гусляр перебирал струны да забавлял пир честной сказаньем о роднике трех рек. То он шел пальцами вверх, против времени сей забобоны, то перескакивал белкой назад, во времена совсем давние, егда княжил во Киеве Олег Вещий, ходивший на Цареград, а потом Игорь с Ольгою, Святослав, сгибший на порогах под стрелами печенежскими… Ведь и мальчику судьба грозила тем же. Но он же не князь? И его Цареград – токмо родник, криница, колодезь тайный, наполненный говором трех рек… Вот бы к нему прильнуть слухом да все выведать, тайны трех великих рек, обнимающих землю Русскую, с городами, весями, храмами, книгами и молитвами.

И ночью под храп деда он услыхал снова тихие вкрадчивые и какие-то юные голоса, открыл глаза и узрел снова тех светящихся, двоих. Так и назвал их, Уноты[317]. Те Уноты переговаривались, подсмеивались:

– Глянь-ко…

– Аха…

– Тараканишше…

– Мухояришше-Спиридонишше.

Откуда они знали истинное его имя?

Хоронились, как всегда, за кустами, покачивались, глядели. Мальчик завозился, чтобы разбудить деда, но тот спал беспробудно. Храп его проникал в самые кости мальчика, в хребет и ребра.

Вдруг эти Уноты как-то заволновались, сокрылись, вновь появились.

– Мечник, Мечник…

– Мечник…

И неподалеку засветилось новое пятно.

– Сице осе[318] тые кощеи? – вопросил этот Мечник железным голосом.

Да, глас его был такой, будто из заржавелых ножен достают заржавелый меч.

– Оне…

– Оне…

Мечник молчал. Он ничем не отличался от Унотов. Такое же туманно светящееся объемистое пятно, вроде шара, величиной с луну али солнце.

– Как посмели сюды забиратися? – прошал Мечник.

– Глумники…

– Глумники…

– Сшибить в воду, – велел Мечник.

– Счас, счас…

Но вдруг произошла заминка.

– Пошто мудити? – прошал Мечник.

– Мухояр-дед яко камень.

– Так я же их порублю! – погрозил Мечник.

Тут и вправду мальчик услыхал звук скрежещущий, точно этот Мечник и вытащил свой меч древний. Внезапно над обрывом появились еще два пятна. Раздался чистый протяжный свист, такой же, как у оленя. Мечник и Уноты молчали. Два Оленных пятна светлели над обрывом.

– Молвите, – уронил наконец Мечник.

Оленные в ответ снова ясно и дивно просвистели.

– Далёко? – прошал Мечник.

Оленные ответствовали посвистом. И потом они молчали, только покачивались.

– Уйдем, уйдем, – молвили Уноты.

– Прещаю! – отвечал Мечник. – Накажем глумников.

Оленные пересвистывались.

Мальчик чуял, как колышется воздух вокруг, и тело его прошибал холодный пот. Ужасом веяло от Мечника. И тот уже двинулся было к ним с Мухояром, как снова замер. И все затихли. И тут стал слышен далекий вой.

– Идет, идет, – зашептали Уноты. – Бежит, бежит в росе мокрый хвост срацинский.

Оленные перестали свистеть и медленно как-то слабели. Призрачнее делались и Уноты. Мальчик все это видел. Оставался прежним лишь Мечник. От него исходила опасность. Но тут послышались всплески. Кто-то плыл по реке. Зверь? И ему тут же представился ящер Сливень. Выполз из Немыкарского того болота и скользнул в Днепр да отправился за ними.

Предутренний туман колебался, оплотнялся, что-то там уже явно громоздилось, и мимо плыла однодеревка, в ней сидел человек.