– Что здесь происходит? – спросил я у Розы и перевёл взгляд на новых знакомых. Изумрудная госпожа была уже в красном платье, её причёску украшала бриллиантовая диадема, а на шее сверкало ожерелье. Горбун был в чёрном костюме, и он ему невероятно шёл.
– Он устроил бал по случаю твоего просветления. Он так делает всегда, – громко ответила Роза, так как из-за музыки было очень плохо слышно друг друга.
– Просветления? – переспросил я и, наконец, обратил внимание на себя. Я оказался в чёрном с искринкой костюме, который сидел на мне безупречно, от чего я пришёл в полный восторг и почувствовал себя более уверено. Мои длинные волосы были собраны в хвост и зализаны. С такой причёской я себя никогда ещё не видел.
– Я думала, ты спросишь, кто такой – Он? – ответила Роза вопросом на вопрос, когда я, наконец, перестал себя рассматривать.
– Он тот, с кем ты заключила договор? – предположил я, уже прекрасно зная ответ.
– Да, – кивком подтвердила Роза моё предположение. – И ты с ним скоро встретишься. – Она распахнула чёрный веер и многозначительно посмотрела на меня.
– Тогда нам надо торопиться. Ты, надеюсь, оставила мне хотя бы один танец?
– Безусловно.
Мне было так хорошо, так легко здесь, что думать о моём уходе отсюда, тем более, о разговоре с Ним, совсем не хотелось. Пусть эти последние мгновения растянутся до предела, до той самой точки, когда моё пребывание здесь станет невыносимым для меня самого по любой из возможных или невозможных причин, что могут оглушить безысходностью всякого отчаявшегося. Но только не сейчас. Сейчас я был счастлив, и эта ошеломляющая очищающая красота рядом и вокруг, принадлежала мне. Я словно рождался заново. Я знал, что это было создано для меня, для нас.
Роза захлопнула веер и положила свою руку в мою. Мы вдвоём прошли в центр круга.
17 апреля 2012 года.
Ровно в девять утра я услышал поворот ключа в замке. Еле открыв глаза, я пошёл в коридор.
– Милый, ты не спишь?
– Кристина, а ты почему так рано? – я зевнул и упёрся плечом в косяк, наблюдая за тем, как она раздевается.
– Меня отпустили пораньше.
– С чего бы это?
– Вот, унеси на кухню, – она протянула мне пакет с продуктами. Кристина всегда после дежурства первым делом заходила в магазин, чтобы купить вкусненького. Ей казалось почему-то, что я плохо питался. – Надо поговорить.
Вот и испорчено утро. Как я не люблю эти два слова, они напрягают до боли в суставах.
– О чём?
– Сейчас всё узнаешь.
Она разделась и прошла со мной на кухню. Я разгрузил пакет, а она присела за стол, устало сложила руки и положила на них голову, не отводя от меня взгляда.
– Так что случилось?
– Я думаю, что ничего страшного.
– Крис, ты можешь изъясняться понятнее.
Я выкинул пакет в ведро и уселся рядом с нею.
– Костя, а почему у нас пахнет вином?
– Заезжал Андрей, забрал неправильно распечатанный текст, – соврал я. – У него пакет порвался, бутылка вылетела и разбилась.
– А что ты сам не мог текст отвезти? Ты же сегодня поедешь в театр?
– Это допрос?
– Нет.
Она поджала губы и попыталась улыбнуться. Ну откуда у женщин такое чутьё? Я понял сразу, что она не поверила, но так как я не пью, и это она знала наверняка, моё враньё в эту секунду было для неё если не убедительным, то вполне сносным, чтобы принять его на веру.
– Так о чём ты хотела поговорить?
– Костя, ты станешь отцом, – выпалила она и уставилась, ожидая ответного впечатления на такое сообщение.
А что делать и как себя вести, я не представлял. Наверное, надо было обрадоваться, но мне эта новость не показалась такой уж прекрасной. Нет, я люблю детей, но на расстоянии и только ради того, чтобы напитаться этой чистой энергией. Люблю поиграть, пошалить, покидаться зимой снежками, пособирать конструктор, но быть отцом это совсем другое. Я начал лихорадочно перебирать всевозможные реакции: радость, восторг, изумление, ступор… Вот ступор подходил сейчас больше всего, потому что к своим почти тридцати пяти годам я всё ещё оказался не готовым услышать подобное. Мимо меня прошли подростковые залёты девиц, когда об этом не думает ни девчонка, ни парень; здесь мне повезло. Став старше, я старался связываться с теми дамами, которые сами следили за этим, и помогал лишь деньгами. Я даже не знаю точно возможно ли от меня забеременеть? От меня ли этот ребёнок? Этого я озвучивать, конечно, не стал.
– И что ты будешь с этим делать?
Лицо Кристины мгновенно покрылось пятнами. Она сильно прикусила нижнюю губу, словно собралась искусать её до крови. Я смотрел и молчал. Она резко встала.
–Если тебя эта новость не радует и вся предстоящая возня с младенцем напрягает, я просто уйду и не буду тебе мешать жить в своё удовольствие.
– Подожди, я не то сказал, – я схватил её за руку и потянул, чтобы она снова присела. – Ты будешь рожать?
– Вообще-то мне не пятнадцать, а двадцать пять. Ты не пьёшь, ни куришь, я абсолютно здорова. Нет, я не собираюсь делать аборт, ссылаясь на мифическую фразу «надо пожить для себя». Я не понимаю, что это значит. Либо я живу для тебя и ребёнка, либо меня с тобой не будет вовсе. Какая радость в одиночестве?