Roses and Thorns (СИ)

Смежные двери между вагонами захлопнулись. Проводник или тот, кому его место сделалось в немилость из-за солнечных лучей, от которых невозможно было спрятаться.

Кто-то решил сесть рядом с ней. Только бы не болтливые попутчики или дети.

Не поворачиваясь, Молли потянулась к сумке, убирая ту под ноги.

- Поездки действуют лучше любого успокоительного, пока ты жив, - (ткань рукава коснулась ее лица, заставляя поморщиться), - Согласна, Моллс?

Она распахнула глаза, услышав собственное имя. Рука, облаченная в белую перчатку с когтями, прорезавшимися сквозь ткань вместо ногтей, скользила по стеклу, стирая прежние отпечатки.

Грим и тальк, рыжие пучки волос, красные несуразные пуговицы-помпоны.

Пеннивайз.

Пахло пончиками и свежим попкорном. Как на старой работе, когда ей удавалось застать, как хлопал попкорн в автомате и после сразу же отсыпать себе порцию в красное ведерко, вдыхая этот манящий запах.

Заиграла каллиопа.

Don’t you want to hold me baby,

Disappointed, going crazy,

Разве ты не хочешь обнять меня, детка,

Разочарованного, сходящего с ума?

- Serj Tankian – Sky Is Ove

========== XXI ==========

“Ты никогда не узнаешь, что поразило тебя,

Не увидишь, как я приближаюсь,

Я заставлю тебя страдать в этом аду.

Я под твоей кожей.”

- Digital Daggers “The Devil Within”

Она стояла, опираясь ладонями на холодную поверхность гримерного зеркала, устремив взгляд прямо перед собой.

От собственного отражения ее отделяло несколько дюймов.

Под пальцами ощущались частицы пыли, смешавшиеся с тальком, блестками для тела и рассыпчатой пудрой. Сама виновница была очень близка к краю стола, и золотая круглая баночка была наполовину пуста. На крышке рядом покоилась большая кисть, предназначенная специально для пудры. Переливающаяся ручка выполнена в виде пластмассовой человеческой кости покрашенной чем-то, отчего при нужном угле освещения рукоятка переливалась.

Молли продвинула вспотевшие ладони к самому краю зеркала. Собственное отражение в приглушенном свете ламп выглядело болезненным и каким-то чужим. Губы, накрашенные красной жидкой помадой, стянуло и неестественность в матовом покрытии, забившемся в каждую трещину, придавала карикатурный вид, как и большие накладные ресницы с красными стразами, расположившимися по линии роста.

Она прислонилась лбом к холодной блестящей поверхности, подмечая, как расширились зрачки. Волосы были накручены на самые старые щипцы для завивки, обнаруженные на американской земле. И без того посеченные кончики светлых волос молили быть обрезанными. Стоило провести по волосам и, казалось, можно было услышать, как скрипит лак. Пряди на висках были напомажены чем-то со специфическим запахом.

Все напоминало съемки в немом кино, где предстояло сниматься на черно-белую пленку, и гримеры понятия не имели как на невыразительном лице, легко теряющемся в толпе сделать броский акцент, чтобы зритель, отвлекшийся поневоле, после понял, кто из всех девушек главная героиня.

При всем абсурде, сочетающемся с гаснущими огнями на зеркале (некоторые из ламп были неаккуратно закрашены красной гуашью (хотелось верить, что это именно она)) Молли была уверена в реальности происходящего. У нее не было ни малейших сомнений, что окружающие предметы, плотные запылившиеся ткани, и она сама являлись альтернативным вариантом действительности предначертанной свыше еще до ее рождения.

Все было также реально, как и покупка билета на поезд или монотонное расставление товаров на полках в супермаркете.

Она пробиралась как можно тише по лабиринтам коридоров, опираясь исключительно на обоняние и слуховые рецепторы. Вдали можно было разобрать детские голоса, треск попкорна в автомате, шуршание бумажных пакетов и соприкосновение пластмассового совка, отправляющего в пакет или стакан (на выбор) порцию воздушной кукурузы.

Там играла каллиопа.

Запах сладкой ваты, жареных арахисовых орешков и еще жареных каштанов. Их еще предлагают в Париже, да?

Она быстрыми шажками подошла к той части, откуда пробивалась тонкая полоска света, и залп толпы был слышен больше чем в других. Ее детская тень припала ухом к запыленной ткани занавеса, вслушиваясь в голоса в помещении, которое,по определению, должно было быть сценой и ничем иным.

За занавесом непременно окажутся посмеивающиеся над нервно кусающим губы молодняком солистки или девочки-гимнастки в блестящих купальниках со своими матерями, косо поглядывающими в адрес конкуренток. После одного такого взгляда начинаешь радоваться тому, что на ноги не нужно надевать пуанты и в них не обнаружишь маленький подарок от соперниц в виде битого стекла.

Но не было ни тех, ни других.

Зацепившись за маленьким просветом, позволяющим заглянуть и остаться незамеченным, не было ровным счетом ничего. Свет прожекторов был направлен аккурат в центр пустой арены, ожидающий своего героя.

Тянущиеся как нуга приятные запахи сменились вонью животных, дерьма и опилок.

Шатер. Как в цирке.

Лица зрителей скрылись в сладком томлении.