Россия – Грузия после империи

В цветных революциях восточноевропейских интернационалистов нет одухотворенных тайным знанием руководящих кадров и нет философского авангарда. Даже организационные функции в них часто делегированы зарубежным секретным службам и международным политическим неправительственным некоммерческим организациям, некоторые из которых, кажется, специализируются непосредственно на цветных революциях: «Фридом-хауз», Национальный фонд в поддержку демократии, Институт «Открытое общество». Фейсбук, твиттер и ютуб – «Искра» цветных революций. Английский – их лингва франка, Си-эн-эн – их министерство пропаганды. Часто революционеры – дети руководящей элиты, что придает уличным баталиям некоторое добродушие, а иногда даже ощущение чего-то невзаправдашного; впрочем, опасность трагического перерождения этих событий никогда не отступает вполне. Ни Ленина, ни Троцкого у цветных и цветочных революций не бывает, как нет и Сталина. Однако некоей выдающейся личности, интеллигента-демократа вроде Адама Михника или Вацлава Гавела, им тоже очевидно не хватает. Вместо того интернационалисты культивируют некий радикальный шик эгалитаризма, главное завоевание которого заключается в том, что мегафон передается из рук одного не известного никому оратора другому такому же. Между тем при всей своей серьезности цветные революции – в некотором роде дефиле. Тех, например, фантастически очаровательных шапок длинных волос над платками, повязанными, как у разбойников, на нижней части лица. Намалеванные от руки плакатики, флаги и эмблемы мелькают в потоках демонстрантов: некоторые из них станут классикой политического искусства. Кокетливо плывущие по городу на плечах бойфрендов девицы ведут за собой народ, позируя репортерам международных глянцевых журналов.

Первые известия о назревающем восстании в Грузии (по определенным причинам тогда говорили – «революции метлы») дошли до меня сентябрьским вечером 2012 года и показались мне несколько путаными. И без того неуверенный английский моей знакомой, которая позвонила после десяти вечера, от возбуждения говорившей был еще менее вразумителен, тем более из-за ее тяжелого дыхания (она, очевидно, шла по улице с друзьями). То, что лишь угадывалось среди бесчисленных Oh, my God, проклятий в адрес this fuck man и unbelievable, прояснилось, впрочем, благодаря не Си-эн-эн, а – вот решительное и характерное отличие грузинской «революции метлы» от прежних цветных революций – частично и фрагментарно из сообщений одного из основанных Иванишвили телеканалов, который вещает не на английском, а только на грузинском языке. Крайне озабоченная, с дрожащим от волнения голосом (при этом исключительно обольстительная), anchor lady[115] Девятого канала снова и снова переключалась от комментариев и вопросов интервьюируемым к видеокадрам, размытым и смазанным, напоминающим съемку в тюрьме Абу-Грейб, – по-видимому, тайно снятым в одной из грузинских тюрем. На этих кадрах грубоватые коренастые люди в униформе и гражданские чиновники топтали извивающегося на полу человека. Внезапно на экране появилась (я тогда поспешно выключил телевизор, на этот раз сам уже задыхаясь в темной комнате от возмущения) сцена допроса голого, визжащего, скорчившегося молодого человека, которого насиловали черенком метлы.

Точка невозврата была пройдена. Наутро за традиционной чашечкой «Нескафе» в офисе с сотрудницами программы ни о чем другом речи не было. Кто-то слышал, как всю ночь по улицам перемещались в сопровождении съемочных групп телевидения спонтанные шествия. Фейсбук тоже был полон фотографий ночных революционных сцен. Полиция полностью самоустранилась. Из университетского квартала в Ваке манифестации тянулись на большую площадь с трибуной у здания филармонии, далее по проспекту Руставели к парку перед президентским дворцом и обратно – неорганизованные, не имеющие плана, явно нерешительные массовые выражения юношеского негодования положением дел в грузинских тюрьмах, наглядно и документально подтвержденным. («Наконец-то!» было всеобщим настроем.)