Россия – Грузия после империи

Удивительно, но все мои грузинские знакомые были единодушны в том, что о пытках и прочих нетерпимых фактах в переполненных местах лишения свободы при Саакашвили, былом выразителе чаяний народа, они давно слышали и знали. Шокирующее впечатление произвел лишь факт их внезапной, для всех одновременной очевидности и невозможности их не заметить. Это показали теперь по телевидению. Нельзя было теперь отвернуться от того, что так долго таилось в полумраке зарождающегося политического сознания. Да никто уже и не желал этого тогда, незадолго до предстоящих выборов. Вдруг вышли на свет божий истории, которые скрывали и долго замалчивали. Теперь часто говорили о практике запугивания специалистов на престижных государственных стройках. Инженеров, которые высказывались против продиктованных президентом темпов и неизбежного их следствия – брака, по малейшему предлогу без суда и следствия просто арестовывали на денек-другой. Рассказывали о приговорах по обвинению в терроризме без права обжалования, словно в первые десятилетия советской власти (восемнадцатилетних за ничтожные правонарушения осуждали на 25 лет лишения свободы), о почти открытых истязаниях граждан высшими политическими деятелями, о вынужденных передачах автомобилей, кредитов и домов власть имущим или их фаворитам. Вытесненные воспоминания оживали, словно на сеансе психоанализа. Потому что в этом ни для кого давно не было ничего нового. Этого просто старались не замечать. Люди не могли позволить себе того знать: цена этого знания могла оказаться слишком высока для тебя самого и для твоей семьи. За ночь подозрение и полузнание втиснулись в пространство одновременного и открытого знакомства с фактами, и пришло освобождение. Желание открытого признания и совместного подтверждения того, что было вытеснено под покровом молчания, мало-помалу сделалось непреодолимым; и видеокадры из тюрем, прозвучавшие словно гром с ясного неба, позволили алчущим правды добиваться осуществления давней мечты. «Народ никогда не теряет надежду, – писал в 1843 году Карл Маркс Арнольду Руге, – и если долгое время из одной лишь глупости он принужден надеяться, то однажды, спустя много лет, внезапно поумнев, он добьется исполнения всех своих несбыточных мечтаний».

«То пел народ», – говорится в эпизоде классического изображения революции 1848 года в романе Флобера «Воспитание чувств», и по спине от восторга и тревоги невольно бегут мурашки, когда перечитываешь эти строки:

Вдруг раздалась «Марсельеза». Юссонэ и Фредерик свесились через перила. То пел народ. Толпа неслась вверх по лестнице, сливая в головокружительном потоке обнаженные головы, каски, красные колпаки, штыки и плечи, – неслась так безудержно, что люди исчезали в этих бурлящих волнах, которые поднимались с протяжным воем, точно воды реки, гонимые могучим приливом в пору равноденствия[116].

В сентябре 2012 года я впервые увидел грузинский народ в героической, еще новой для меня роли, когда рев сигналов («протяжный вой») сотен автомобилей на проспекте Руставели заставил меня оставить аудиторию в Национальном музее Грузии и выйти на улицу. Правая сторона проезжей части широкого проспекта была до отказа заполнена колонной очень молодых людей, в поддержку и одобрение которых и жали вовсю на кнопки сигналов водители сгрудившегося на левой стороне автотранспорта. Было чувство, будто два поколения, владельцы автомашин и их дети, несущие транспаранты и салютующие отцам, приветствовали друг друга криками и гудками и, так сказать, узнавали друг друга с новой стороны. Это был радостный момент взаимной политической симпатии и всеобщего облегчения. В Грузии, как бы ни завершились предстоящие выборы, в тот день все было уже не так, как накануне. Колонна, которую я, следуя по тротуару, проводил до площади Свободы, тянулась потом еще целых полчаса. То был народ. Узкие джинсы, черный «Рибок», балаклавы, капюшоны, платки на нижней части лица, влюбленные парочки. Народ был молод, и на ум, кроме «Воспитания чувств», приходило еще одно изображение Июньской революции из мировой литературы – из «18 брюмера Луи-Бонапарта»:

Буржуазные революции, как, например, революции XVIII века, стремительно несутся от успеха к успеху, в них драматические эффекты один ослепительнее другого, люди и вещи как бы озарены бенгальским огнем, каждый день дышит экстазом…[117]