Россия – Грузия после империи

Menzel B. (2008) Russian Discourse on Glamour // Kultura. № 6. P. 4–8 (http://www.kultura-rus.uni-bremen.de/kultura_dokumente/ausgaben/englisch/kultura_6_2008_EN.pdf).

Pawłowski R. (2011) Czacza w Gruzji // Gazeta Wyborcza. 12 июля (http://wyborcza.pl/1,75410,9930246,Czacza_w_Gruzji.html).

Schneider U. (2012) Verlagsgeschichte als Unternehmensgeschichte // Norrick C., Schneider U. (Eds.) Verlagsgeschichtsschreibung. Modelle und Archivfunde. Wiesbaden: Harrassowitz. S. 77–92.

Uffelmann D. (2016) Love Is a Phenomenon of a Foreign Culture // Smola K., Uffelmann D. (Eds.) Postcolonial Slavic Literatures after Communism. Frankfurt/M. et al.: Lang.

Uffelmann D. (2017) Prosumers of the Russian Internet in Central Asia // Bömelburg H.-J.et al. (Hgs.) Kulturelle Prozesse und Identitätsdiskurse im östlichen Europa. Wiesbaden: Harrassowitz (im Druck).

Woodmansee M., Osteen M. (Еds.) (1999) The New Economic Criticism: Studies at the Intersection of Literature and Economics. London et al.: Routledge.

Yusupov A. (2011) Vita e usanze ad una Tbilisi metafisica // Premio Gorky – Recenzioni e commenti (http://premiogorky.com/it/books/reviews/1616).

Часть 3. И мперское наследие

К вопросу о поэтических источниках грузинского тоста [64]

Харша Рам

Грузинское застолье: от структуры к истории

Институт застолья – «супра» – стал отличительной чертой грузинской национальной культуры. «Супра» сочетает в себе трапезу, возлияния, тосты, риторические обращения и изобильный, полный еды стол. Воплощаясь в реальности, материальные практики трапезы и возлияния создают микрокосм человеческого сообщества. В «супре» реализуется экономика дара или потлача, которая способствует созданию сетей упорядоченных отношений и взаимного долга[65]. В грузинском застолье заметны как минимум два асимметричных и дополняющих друг друга участника – тамада (распорядитель пиршества) и мужской, большей частью, состав гостей. Этикет застолья помогает хозяину и гостям объединиться в непостоянный, иерархичный и неоднородный коллектив. Возлияния структурируются тостами, которые произносит или предлагает другим произнести тамада. Традиционные тосты демонстрируют все более широкие круги отношений дружеской близости или взаимности, старшинства или родства. В тостах выделяются отдельные личности или группы – от принадлежащих к разным поколениям одной семьи до менее четких социальных кругов соседей, коллег, иностранных гостей или еще менее очевидных обобщений в виде наций и человечества. Тем самым, тосты опираются на изначально присущие или приобретенные родственные, гендерные, национальные или профессиональные идентичности, к каким бы высоким духовным или эстетическим ценностям – красоте, дружбе, любви, благочестию, верности, гостеприимству – часто ни апеллировали их авторы. Эти ценности растягивают или ломают границы идентичности, помещая личность в контекст отношений великодушного долга перед другими участниками. Импровизированное красноречие не дает тостам скатиться в рутину, а обильное, но тщательно структурированное алкогольное возлияние само по себе предполагает, что тостующий демонстрирует не только эмоциональную искренность и спонтанность, но и наличие у него мужской силы. Эстетическим критерием тоста становится его оригинальность, умение автора выделить индивидуальные детали и применить неожиданный оборот, не отходя от набора узнаваемых тем, грамматических форм, тропов, цитат и даже интонаций. Внутренним деструктурирующим механизмом застолья и, одновременно, его ожидаемой развязкой является переход от трезвого состояния к опьянению. В этот момент (обычно уже поздним вечером) иерархическая идентичность и взаимный долг уступают место более эгалитарному фактору гомосоциальной общности, типичной для мужских кутежей.