Россия – Грузия после империи

В этой статье я попытался обобщить и расширить оживленную дискуссию о специфических истоках грузинской «супры». Я не антрополог, а литературовед, и потому меня прежде всего интересуют не сами по себе ритуалы застолья и гостеприимства, а примеры того, что Уолтер Онг называл «вторичной устностью»[66]. Это письменные высказывания или нарративы, принявшие литературную форму, которые подражают устным жанрам или отсылают к ним с целью легитимировать культурные или идеологические устремления, на деле связанные с высокой письменной культурой и социальными элитами, которые ее практикуют. Репрезентации или аллегорические изображения грузинского застолья, тостов и кутежей интересуют меня как миметическая стратегия самоутверждения идентичности или, напротив, идеологического соперничества и символической компенсации. Я полагаю, что корни этой якобы народной традиции в глубоко литературной ситуации, которая, разыгрываясь в литературном мире Грузии XIX в., отсылает нас к эстетическим и поведенческим моделям, возникшим за пределами традиции, унаследованной зарождавшейся в то время грузинской национальной интеллигенцией. Эти модели, с одной стороны, возникли из обычаев и практик этнически смешанного населения Тбилиси, а с другой – многим обязаны литературной традиции высокого романтизма в России и Британии. Ни один из этих двух источников не является исключительно грузинским, и оба они отсылают нас к межкультурной коммуникации и межклассовым заимствованиям, которыми отличалась жизнь в Закавказье XIX в. У того, что кажется национальной традицией, – гибридное или смешанное происхождение.

До недавнего времени обычным было считать грузинское застолье старинной, даже древней традицией[67]. Вряд ли можно сомневаться, что традиции совместной трапезы и возлияния, а также связанный с ними культ гостеприимства как священного долга хозяина имеют глубокие корни на всем Кавказе и на Ближнем Востоке в целом[68]. Однако недавние исследования грузинской «супры» поставили целью определить ее структурные элементы и поместить их в исторический контекст. Этот ревизионистский поворот зародился в самой Грузии и впервые был озвучен в книге «ქართული სუფრა და სამოქალაქო საზოგადოება» [Грузинское застолье и гражданское общество] (Нодиа, 2000). Этот труд стал значимым событием в постсоветской грузинской науке и был воспринят как провозглашение разрыва между советской грузинской интеллигенцией и новыми вестернизированными интеллектуалами, которые появились после распада СССР и впитали опыт неправительственных организаций и экспертных центров. Для них «супра» ассоциировалась не только с застольем, но и с саморефлексией. Столкнулись два несовместимых подхода к национальной традиции – примордиалистский и конструктивистский. Первый стремился спроецировать «супру» на незапамятную древность, а второй – рассмотреть ее как культурную коммуникацию между социоэкономическими и политическими структурами царского и советского периодов.

«Грузинское застолье» вышло под редакцией Гии Нодиа, который во введении так пересказал точку зрения Левана Брегадзе: «За последние 200 лет, когда социальная и политическая жизнь Грузии развивалась в условиях гегемонии „чужого“, „навязанного“ порядка, порядок супры стал символом истинно аутентичного ‹…› Ответом грузинского общества на модернизационный шок стала сакрализация структуры застолья ‹…› Супра позволила обществу противопоставить карательной модернизации стилизованное представление феодального порядка, создав тем самым оазис иллюзорной аутентичности» (Нодиа, 2000, 9–15)[69]. В веберовском прочтении, которого придерживается Нодиа, присущие «супре» ритуализованный кутеж и расточительное потребление означают отказ от рационального подхода к времени, пространству и материальным расходам, свойственного обществу модерна. В этом смысле «супра» – все гражданское общество in nuce: «Супра – это форма свободной самоорганизации личностей, в ней общество видит воплощение автономии, противостоящей репрессивному контексту, который навязывает ему государство». С другой стороны, «супра» – «модель авторитарных отношений», воспроизводящая, на некотором удалении, ту самую структуру, которой хотела бы избегнуть (Там же, 6).