Россия – Грузия после империи

Выводы, к которым пришли Мюльфрид и Тюит, заключаются в том, что истоки «супры» лежат в эпохе российской колонизации Грузии. Однако литературные стратегии и дискурсивные коммуникации, благодаря которым произошла «национализация» грузинского застолья, еще предстоит полностью осветить. Мой рассказ – о грузинских литераторах-аристократах, о тех, кто впервые сформулировал проблему судьбы грузинского народа после аннексии их страны Россией в 1801 г. С отменой грузинской монархии стали постепенно исчезать феодальные привилегии, земли конфисковывались, а городские сословия торговцев и ремесленников освободились от власти грузинских царей. Традиционные феодальные элиты пришли в упадок. Грузинскому дворянству, несмотря на все более ностальгический характер его патриотизма, основанного на происхождении и верности свергнутой династии Багратидов, пришлось открыть глаза на печальную истину: собственному ослаблению можно препятствовать лишь путем службы новому монарху. Признание прав грузинского дворянства со стороны России дало благородному сословию Грузии доступ к образованию более высокого уровня и возможность занять высокий пост в системе российского управления. В таком случае для первых грузинских писателей Нового времени неизбежным становилось наличие множественных и даже противоречащих друг другу аффилиаций. В своей публичной жизни они верно служили Российскому государству как дворяне, а в частной – пытались культивировать символические формы компенсации: эстетическое освобождение, перформативные ролевые игры, культурные фантазии и историческую проекцию[71]. Эти литературные фантазии обычно не выходили за пределы семейного и дружеского круга. Лишь с переходом от рукописной к печатной культуре в XIX в. они получили новое значение как вехи развития грузинского национального движения.

«Пир» Григола Орбелиани, или Грузинизация русского пира

В этом отношении интересны жизнь и творчество поэта Григола Орбелиани (1804–1883). За свою долгую карьеру он достиг высших постов в военной и гражданской администрации, даже несмотря на то, что за причастность к неудавшемуся антироссийскому заговору в 1832 г. он был арестован и провел несколько лет в прибалтийской ссылке[72]. До ссылки Орбелиани в составе российской армии воевал с каджарским Ираном (1826–1827) и османской Турцией (1828). Его многолетнее участие в войне против войск имама Шамиля отражало политику Николая I по вовлечению грузинского дворянства в кровавый процесс подчинения Северного Кавказа.

Поэтическое наследие Орбелиани во многом (но не полностью) отдалено от превратностей его публичной карьеры. В нем доминируют темы юношеского разгула, дружеского веселья и любовной тоски, хотя и признается неостановимое течение времени и скоротечность земной жизни. Поэтический настрой Орбелиани – одновременно праздничный и элегичный. У него как минимум два источника: грузинские (и в целом закавказские) песенные традиции, в том числе искусство поэтов-певцов, и более новые российские и европейские поэтические формы. Именно на этом диалоге грузинских и русских литературных текстов, которые имеют отношение к литературному «изобретению» грузинского застолья, я хочу остановиться в заключение.

В русской поэзии начала XIX в. произошел резкий поворот от тяжеловесных жанров неоклассицизма XVIII в. На смену эпической поэме и оде пришли новые, более «легкие» жанры – элегия и дружеское послание, подражавшие одам Анакреона и Горация, а также современным французским поэтам Парни и Мильвуа. О проблемах национальной важности, например войне или патриотическом долге, теперь писали в новом, субъективном ключе, где на первый план выходил личный опыт и общечеловеческая солидарность, а не безличные силы истории или борьба государств. В авангарде этой новой поэзии был Денис Давыдов, который соединил тяготы и товарищество поля битвы с беспечным духом кутежа. То, что получилось в итоге, вошло в историю под названием «гусарская лирика». Здесь стоит процитировать следующее стихотворение Давыдова:

Брызни искрами из плена,
Радость, жизнь донских холмов!
Окропи, моя любовь,
Черный ус мой белой пеной!
Друг народа удалого,
Я стакан с широким дном
Осушу одним глотком,
В славу воинства донского!
Здравствуйте, братцы атаманы-молодцы!

«Тост на обеде донцов»

(1826; Давыдов, 1984, 90–91)