Россия – Грузия после империи

Политическая и экономическая зависимость от России для обеих стран повторялась и продолжилась и в XX в., когда обе страны, хотя в разной степени, находились в сфере влияния советской России. Из-за этого в поле моего исследования попало восприятие поляками не только современной Грузии, но и более ранних представлений о ней, которые отложились в коллективной памяти и обращают нас к XIX в. Это может проявляться в форме намеков и отсылок к определенным событиям и личностям или в форме бессознательного воспроизводства стереотипных представлений, например о «грузинской душе». Данная статья является попыткой представить важнейшие тенденции, определившие характер высказываний в польских репортажах и в общественных дискуссиях о постсоветской Грузии. С социологической точки зрения жанр путевых заметок более нагляден для выявления указанных тенденций, чем художественная литература. И это обусловило мой выбор материала, тем более что последние литературные произведения о Грузии относятся к 1930-м гг.: я имею в виду политический роман Хелены Мнишек «Powojenni» [Послевоенные люди] (Mniszek, 1929) и роман «Twinko» [Твинко] Александра Свентоховского (Świętochowski, 1936, 193–238) (Bednarczuk, 2012, 247–251).

В XX–XXI вв. доминирующая роль в грузинской тематике проявляется в публицистике и путевых заметках. Они фиксируют временнóе и пространственное продвижение и проливают свет на то, как мы (поляки) сами себя определяем и как узнаем/познаем других. В таких конструктах, как «Я» и «Ты», это происходит на индивидуальном и на национальном уровне (Youngs, 2013, 1). По большому счету, они отражают то, как общественность воспринимает определенные национальные группы и регионы, и играют значительную роль в формировании общественного дискурса (Czyżewski et al., 2004; Dobek-Ostrowska, Wiszniowski, 2001). Под последним я понимаю общедоступную информацию разных институций (ведомства, школы), групп (журналисты, писатели, бизнесмены, политики) и средств массовой информации. И если для несколько устаревшего понятия «общественное мнение» важны отношения прежде всего правительства и общественности (Speyer, 1955, 376), то для концепта «общественного дискурса» характерна и интересна коммуникация между различными группами как на горизонтальной, так и на вертикальной оси. Кроме того, важно отметить сходство и взаимное влияние отдельных дискурсов, которые видны в эпиграфе данной статьи в высказываниях Стефана Жеромского и Леха Качиньского. Как видно, образ Грузии создают не только журналисты, политики и писатели, но и мнения, высказанные представителями разных культурных организаций[99], туристами[100] или блогерами в их интернет-обзорах.

Предыстория вопроса: восприятие советской Грузии

Развитие как польской, так и грузинской истории вот уже 200 лет определяется «тенью» России, но до перестройки эти реалии могли освещаться либо исключительно позитивно (исходя из представления об СССР как «опекуне» небольших народов), либо никак, т. е. о них умалчивали. Как журналисты, так и люди, которые занимаются созданием популярной культуры, находили, тем не менее, способы выразить двойственное отношение Польши к России и четко выраженную симпатию – к Грузии, предопределяя тем самым общественный дискурс.

Яркой метафорой польско-грузинско-российских отношений в их популярном рассмотрении является, на мой взгляд, пластинка музыкальной группы «Филипинки» 1964 г. и два ее шлягера. Первый – «Batumi» [Батуми] – польская версия российской песни «Гюльнара» – песня о романтическом приключении в сказочной Грузии:

Чайные поля Батуми
Цикадами звенящий рассвет
Свидетелем был тех минут ‹…›
С тяжелым сердцем мы прощаемся с берегом Грузии…
Сегодня, закрывая глаза, мы видим снова
Образ тот, это мечта наших снов.

(Filipinki, 2010)[101]

Вторая песня имела название «Wala twist» [Валя твист], и это тоже не случайно (Filipinki, 2007). Эта песня, посвященная первой женщине, полетевшей в космос, воспевает эмансипацию, и, в то же время, она являлась данью солидарности со всем социалистическим блоком. Поскольку Валентина Терешкова символизировала не только растущее влияние женщин вообще, но и силу и амбиции Советского Союза – современной империи, которая вызывала восхищение и страх. В качестве политической аллегории она была противопоставлением простой девушке, мечтающей о любви, спевшей романтическую песню о Батуми.

Грузия означает одновременно и чужое, экзотическое, и свое, близкое: вследствие схожего исторического развития (борьба против мусульманских государств, потеря независимости, подавленные Россией восстания и, наконец, обретение независимости) в Польше можно наблюдать интерес к схожей судьбе обоих народов.