Россия и европейский романтический герой

Но действие его романов, в том числе романа «Бесы», происходит отнюдь не на островах греческого архипелага… Сказав это, я мысленно хлопаю себя по лбу: ведь я был не прав, когда утверждал, что у Достоевского нет счастливых героев! А в «Бесах» есть даже не один, а два персонажа, которые живут, каждый по-своему чувствуя себя счастливыми: Хромоножка и блаженный Семен Яковлевич, и условие, при котором они или кто-то другой, кто пожелает быть счастливым, живя в современном российском обществе, – это полный отрыв от реальности того, что там происходит.

Самое примечательное здесь, что оба этих персонажа стоят вне пространства христианской цивилизации. Вещатели вроде Семена Яковлевича принадлежат ко всем временам и всем культурам, и в говоре этого блаженного нет ни одного «церковного» слова, ни одной религиозной ассоциации. Чрезмерно набеленная, нарумяненная и насурмленная Хромоножка написана так, что искать ее образу жизненную ассоциацию с людьми современной ей России бессмысленно. Куда скорей тут видится образ России, скрытый в тумане языческого прошлого, и Хромоножка со своими румянами и гадальными картами принадлежит больше к тому сказочному времени, чем к нашему. Достоевский в черновых тетрадях не слишком жаловал церковников, записывая, что особые черты характера православного попа – это «скрытность и осторожность». И Хромоножка, и Семен Яковлевич формально входят в соприкосновение с монастырями и монастырскими людьми, но Хромоножка оказывается в монастыре просто потому, что ее там укрывают от пьяницы-брата, а монах, который постоянно находится рядом с Семеном Яковлевичем, играет и вовсе неприглядную роль, пользуясь популярностью блаженного и собирая под него деньги на монастырь.

«Не дай мне Бог сойти с ума…» Александр Сергеевич Пушкин писал вовсе не потому, что боялся потерять разум:

Не дай мне Бог сойти с ума.
Нет, легче посох и сума;
Нет, легче труд и глад.
Не то, чтоб разумом моим
Я дорожил; не то, чтоб с ним
Расстаться был не рад:

Когда б оставили меня

На воле, как бы резво я
Пустился в темный лес!
Я пел бы в пламенном бреду,
Я забывался бы в чаду
Нестройных, чудных грез.

И я б заслушивался волн,

И я глядел бы, счастья полн
В пустые небеса;
И силен, волен был бы я,
Как вихорь, роющий поля,
Ломающий леса.

Да вот беда: сойди с ума,

И страшен будешь как чума,
Как раз тебя запрут,
Посадят на цепь дурака
И сквозь решетку как зверка
Дразнить тебя придут.

А ночью слышать буду я

Не голос яркий соловья,
Не шум глухой дубров –
А крик товарищей моих,
Да брань смотрителей ночных,
Да визг, да звон оков.

Почему, ах, почему Достоевский не поставил эпиграфом к «Бесам» вот это:

И я глядел бы, счастья полн, в пустые небеса.

Глава четвертая. Европа. Смерть романтического героя, каким мы его знали

А помните ваши рассказы о том, как Колумб открывал Америку и как все закричали: «Земля, земля!»… А помните, как вы мне описывали, как из Европы в Америку бедных эмигрантов перевозят? И все-то неправда, я потом узнала, как перевозят, но как он мне хорошо лгал тогда, Маврикий Николаевич, почти лучше правды!

«Бесы», глава третья