Россия и Молдова: между наследием прошлого и горизонтами будущего

На начало 60-х гг. XIX в. он называет 13 еврейских колоний³³¹, хотя по данным современных источников в период 1836–1853 гг. было создано 17 подобных поселений. В них насчитывалось 10 859 чел., что составляло 12,5 % населения, которое занималось фермерством³³². В сложившемся отношении к евреям в немалой степени были виновны российские власти того времени, которые проявляли непоследовательную политику в отношении к еврейству, с одной стороны, усматривая в нем потенциал для укрепления окраинных территорий, с другой – периодически впадая в «запретительство и ограничения», усматривая в евреях инакомыслие и неблагонадежность, связанные с иноконфессиональ-ностью³³³. Ограничительные законы выходили на протяжении второй половины XIX в. – в 1869, 1878, 1882, 1886, 1891 гг. Как помнит читатель, завершилась эта политика трагедией Кишиневского погрома 1903 г. Но, возвращаясь к колониальной странице бессарабского еврейства, следует отметить опять же вину властей, которые, с одной стороны, создали колонии и способствовали переселению в них евреев, с другой – запретили «Временными правилами» евреям селиться в сельской местности³³⁴, а еще ранее – в приграничной полосе, что лишь способствовало коррупционным схемам и многочисленным нарушениям.

Автор обращает внимание на сильное социальное расслоение в среде местного еврейства, выделяя высокообразованную элиту: «Довольно указать, что в числе 20 медиков, состоящих в штате медицинских чиновников области, половина из евреев, а из 10 вольнопрактикующих врачей 2 из евреев. С другой же стороны, самая большая часть еврейского населения области, составляющая еврейскую чернь, еще пропитана старыми предрассудками»³³⁵.

Что касается устройства самих еврейских колоний, то Защук отзывается о них неудовлетворительно, подчеркивая отсутствие у евреев-колонистов склонности к физическому труду, распространение «мелких промыслов и мастерства», проживание большинства колонистов в городах³³⁶.

Коль речь зашла об офицерах Генерального штаба, нельзя не остановиться на уже цитированной работе А. Шмидта. Важно обратить внимание на то, что Шмидт в описании Херсонщины (напомним, что часть ее территории составляли современные земли молдавского Приднестровья), старался придерживаться непредвзятого взгляда на изучаемую действительность. Подобный подход он пытался реализовать, исходя из патриотических соображений, «потому что истинный патриот должен, прежде всего, позаботиться об искоренении тех начал, которые ни в каком случае не могут составить чести его нации»³³⁷. Вспомним, однако, что те, кто шел на еврейские погромы, тоже не преминули именовать себя «патриотами». Поэтому к данному термину, когда речь идет о межэтнических отношениях, следует подходить осторожно.

Далее А. Шмидт продолжил свои рассуждения: «Между тем стоит только заговорить о евреях, и особенно об экономическом значении их существования, относительно прочего населения, как самая ожесточенная, не знающая границ полемика силится нам нередко доказать, что противно общим человеческим началам и вопросу придают такой оборот, как будто пишут против евреев, посягают на их человечность и пр. Я говорю здесь о евреях, точно так же, как о малороссиянах, молдаванах и пр., и говорю о тех данных, которые представляет это племя, говорю о том месте, которое оно занимает в общественной жизни края. Потому, повторяю, что я смотрю на евреев, как на всякое другое племя, входящее в состав человечества, столь склонного даже свои хорошие инстинкты обращать в отрицательную сторону, когда обстоятельства тому содействуют»³³⁸.

Как уже отмечалось, автор в тексте пытался сохранить непредвзятость при характеристике еврейского сообщества, в чем можно убедиться ниже, ознакомившись с его рассуждениями. При этом обращает на себя внимание определенный субъективизм, свойственный исследователю своего времени.

Еврейское население в интерпретации Шмидта предстает в качестве эксплуататора простонародья. По его утверждению, этому в немалой мере способствовал непонятный для других язык. Автор приводит слова старика-крестьянина: «Коли б евреям запретили при народи говорыть по жидовски, то они бы так не обдували нашего брата». Автор задается, как представляется, наивным вопросом: «почему евреи, заменившие свой родной язык испорченным немецким, не могут усвоить местное наречие»³³⁹.