Россия и Молдова: между наследием прошлого и горизонтами будущего

Традиционные занятия торговлей и ростовщичеством сформировали тенденциозно-односторонний образ бессарабского еврея, который можно встретить в дореволюционной литературе и под влияние которого попал Александр Степанович. «Это чистая язва для простодушного и кроткого населения. Сколько ни проехал я губерний для изучения крестьянского быта, сколько ни описывал местностей, я не высказывал этого мнения. Значит, я говорю так не из нетерпимости – качества, которым, слава Богу, не обладаю, – не из каких-либо личных побуждений, но не могу скрыть истины. <…> Проживают евреи в деревнях под разными видами и предлогами. Иной имеет оседлость, другой держит на аренде имение, разумеется, частным образом и обдирает народ, третий берет на откуп дижму, т. е. десятину с продуктов, которую крестьяне обязаны доставлять владельцу, четвертый арендует мельницу, пятый закупает сады, и все они, кроме специального занятия, предаются более специальному ростовщичеству»³⁹⁸. Вместе с тем писатель констатировал: «Справедливость, однако же, требует сказать, что одни только евреи сообщают краю торговое движение, а без них был бы решительный застой. Теперь крестьянин, по крайней мере, имеет верный сбыт, хотя и за весьма небольшую цену»³⁹⁹. Следует напомнить, что проживавшие в полосе оседлости евреи находились в свою очередь на особом счету у властей. Стремление выжить выработало в их среде умение приспосабливаться⁴⁰⁰.

Общаясь с евреями, автор обратил внимание на их взгляд на простонародье, который, по его словам, «принадлежит и большинству наших спекулянтов всех наций, даже тем, которые во всеуслышание проповедуют филантропию»⁴⁰¹. Один из собеседников писателя заявил ему следующее:

«– Мужик никому пользы не приносит, ни торговцу, ни ремесленнику: у него все свое, домашнее, он покупает только необходимое. Деньги в его руках все равно, что умерли. Заплатил мужик подати и прячет деньги в сундуках или зарывает в землю. У него не вытащить ни копейки. Не будь откупа, всем пришлось бы плохо.

– Т. е. откупщикам? – сказал я.

– Нет, позвольте! в каждом, даже небольшом, откупе есть свои служащие, притом сколько чиновников пользуется и даровой водкой, и постоянным жалованьем… А мужик – дурак: у него надо вытаскивать деньги для оборота»⁴⁰².

Останавливаясь на характеристике деятельности, в частности, бессарабских евреев, автор отмечал, что евреи в молдавских деревнях выступали «как люди, эксплуатирующие народ всевозможными способами и находящиеся в потворстве, которым обеспечивают их многие власти, смотрящие на свою обязанность с практической точки зрения»⁴⁰³.

Приведенные примеры лишний раз подтверждают, что, демонстрируя свою непредвзятость, А.С. Афанасьев-Чужбинский остается человеком своего времени, весьма односторонне демонстрирующим взгляды и позиции изучаемого народа.

Ему, старающемуся придерживаться консервативного либерализма, присуща общеславянофильская черта – забота о необходимости народного просвещения, которая, по мнению писателя, должна была все изменить к лучшему: «Не буду говорить касательно помещиков, потому что не доводилось слышать, но евреи получают порядочные барыши, смотря по тому – раньше или позже отбирают свою десятину. Говорят, положительно запрещено законом еврею распоряжаться крестьянским обязательным трудом, но в Бессарабии сплошь и рядом племя это получает различные льготы и открыто пользуется непозволительными привилегиями. Я далек от какой бы то ни было нетерпимости и искренно желаю еврейскому племени гражданской полноправности; но бессарабские евреи не должны входить в расчет, пока не коснется их сколько-нибудь цивилизация, пока они не перестанут жить на счет бедного земледельца вопиющими неправдами…»⁴⁰⁴.

В другом описании автор обращает внимание на неутомимую предпринимательскую хватку, присущую евреям-коммерсантам. Представляя торговые приемы одного из сынов Израиля, продающего товар на базаре, Афанасьев-Чужбинский сумел передать колорит и коммерческий дух своего героя⁴⁰⁵.

Еще одной чертой, присущей евреям, на которую обратил внимание писатель, было умение находить общий язык со всеми народами, проживающими по соседству. Описывая ярмарку в Сокирянах, Александр Степанович писал: «Говор смешанных наречий приятно действовал на мой слух, и нельзя было не удивляться способности евреев, разговаривавших на трех языках (в данном случае речь идет о молдавском, «руснацком» – украинском и русском. – Прим. авт.) так же свободно, как на своем собственном»⁴⁰⁶. Вообще быстрое привыкание к языковой среде отличает торговые народы, которые больше и быстрее земледельцев вступали в контакт с иноэтничным компонентом.

Слушая рассказ одного из жителей Ушицы на ярмарке об историях с заговариванием змей у украинцев и тараканов у старообрядцев, писатель зафиксировал информацию о том, что старообрядцы давали пришлым иноверцам специальную посуду. При этом несколько участников разговора подчеркнули, что подобного рода посуда есть и у евреев⁴⁰⁷.