Россия и Молдова: между наследием прошлого и горизонтами будущего

Вхождение Русской Буковины и Бессарабии в состав Российской империи, непосредственная контактность с родственным, тогда малороссийским, сообществом и, наконец, государственная политика, направленная на унификацию этнического образа малороссов с великоросским сообществом в немалой степени способствовали стиранию этнической обособленности русинского самосознания в Бессарабии. В ходе буржуазных реформ самоидентификация русинов края развивалась в интеграционной связке с капитализирующимся и украинизирующимся во второй половине XIX в. населением малороссийских земель, на что начинают обращать внимание авторы конца XIX – начала XX в. Причем эти процессы аккультурации в среде местного русинства шли в двух направлениях в сторону прежде всего молдаванизации, а также украинизации (В. Бутович³⁸⁸, Л. Берг³⁸⁹ и др.)

Напомним, что еще в начале XIX в. единство взглядов на религиозную идентичность превалировало в сравнении с иными видами идентичностей. Как справедливо отмечает И. Буркут, «многие буковинцы были выходцами из смешанных семей и владели как минимум двумя языками – их национальное самосознание отличалось определенной размытостью, нечеткостью. Над ним, как в Средневековье, доминировало конфессиональное сознание. А общее для восточнороманского населения Буковины православие традиционно называлось здесь “волошской верой”. Отсюда и самоназвание “волохи”, содержащее не столько этнический, сколько конфессиональный смысл. Его рьяно поддерживали священники-румыны, которых назначали в этносмешанные села с целью румынизации славян»³⁹⁰. Кстати, при работе в экспедициях в украинском Буджаке автору не раз приходилось убеждаться в аналогичной практике украинских властей, назначающих в болгарские приходы священников, окончивших Львовскую духовную семинарию. Но это к слову…

Авторы специально не касаются этнических процессов, имевших место в Цислейтании, поэтому проблемы закарпатских русинов, их собратьев из Славонии и других регионов в данном контексте не затрагиваются.

Возвращаясь к сказанному выше, можно утверждать, что длительность совместного проживания на одной территории, а также религиозные миграции, особенно усилившиеся после Брестской унии 1596 г., способствовали участию русинов в этнической судьбе соседних народов: молдаван, румын и поляков. А последние в свою очередь не могли не оказывать влияния на русинское население. Обобщая выводы, сделанные многими авторами XIX – начала XX в. (А.С. Афанасьевым-Чужбинским, П.А. Несторовским, Л.С. Бергом), можно констатировать, что русинское население, попавшее под влияние восточнороманского компонента, в частности, оказалось в значительной степени подвергнуто ассимилятивным процессам. Дополняя данное утверждение, следует также констатировать, что русинское население Бессарабии и Буковины второй половины XIX – начала XX в. оказалось в значительной степени подвержено процессам украинизации.

Этот процесс многократно проявлялся через активную миграцию в Бессарабию в указанный период населения из регионов Украины. В ряде исследований В.С. Зеленчука³⁹¹ и В.М. Кабузана³⁹² отмечается увеличение численности украинцев края, интенсивно заселяющих Бессарабию на протяжении XIX в., что особенно усилилось во второй его половине. Дополнительным фактором выступало расселение в Бессарабии XIX в. украинского казачества, прежде всего на юге.

В немалой степени распространению украинской идентичности среди русинского населения Северной Бессарабии и Буковины способствовали контакты русинов с жителями малороссийских территорий. Спасаясь от безденежья, русины отправлялись на заработки (фальчи), в частности в Подолию, Волынь и другие регионы Украины.

Тесному культурному малороссийскому влиянию способствовал такой региональный промысел русинов, как извоз. П.А. Нестровский в конце XIX – начале XX в. оставил красочное описание быта русинов-фальчевников: «В таком обозе есть что-то старинное, чумацкое. Для полноты картины недостает только чумацких волов, которых буковинцы и другие русины для таких длинных поездок никогда не берут, заменяя их лошадьми»³⁹³. Для волов в Бессарабии не хватало земли для выпаса. Заставляла от них отказаться и их природная медлительность, непозволительная при перевозке скоропортящихся товаров, производимых в Бессарабии, в отличие от способных сохраняться долгое время, которые обычно перевозили украинские чумаки. Разбиваясь на мелкие группы, фальчевники разводили костер, на котором готовили «всегдашнее вечернее блюдо простолюдина-бессарабца – мамалыгу <…> Спят тут же у повозок на голой земле, даже в дождливую пору»³⁹⁴.