Россия и Молдова: между наследием прошлого и горизонтами будущего

Молдовенизм самопровозглашенного Приднестровья также обрел свои специфические черты. Он, наоборот, стал ориентироваться на русскоязычное население, сведя молдоязычность до формата семейнобытового использования (по принципу: не доволен – езжай в соседнюю Молдову). Таким образом, можно утверждать, что молдовенизм не выработал устойчивой площадки для вариативности этноязыкового выбора, что и привело к определенному дистанцированию от него национальных меньшинств и их самозамыканию на отдельных этапах современности (яркий пример – образование гагаузской автономии). В этом смысле молдовенизм мало чем отличается от румынизма, подчеркивая необходимость всеобщего овладевания государственным языком, неважно как он называется – «молдавский» или «румынский».

Со сторонниками румынской идентичности намного понятнее: они ратуют за восстановление исторической справедливости и скорейшее включение Бессарабии и, по возможности, Левобережного Поднестровья (а можно и без него) в состав Великой Румынии.

Что касается национальных меньшинств Республики Молдова, то они за годы независимости оказались значительно идеологически обработаны и из массы русскокультурного населения были разбиты по этнокультурным интересам, с соответсующими чаяниями их этнорегиональных элит, что еще больше затрудняет интеграционные механизмы в их среде, превращая представителей национальных меньшинств в маргинальную массу, мечущуюся между этнокультурными ценностями своей этничности, языковыми приоритетами в обществе и исторической памятью русскокультурного наследия.

Исходя из представленных этнополитических ориентиров и колебаний вокруг них, в республике сложилась соответствующая историография по рассматриваемому вопросу. Представим несколько штрихов для ее характеристики.

Следует отметить, что благодаря централизации интересов в изучении русского населения в отдельном научном подразделении – Институте национальных меньшинств (позже – межэтнических исследований) АНМ выделились труды Ивана Антоновича Анцупова. В советский период он больше специализировался на аграрной истории, а в постсоветское время сосредоточил свое внимание на изучении истории русского населения в Бессарабии и Левобережном Поднестровье. Его труды «Русское население Бессарабии и Левобережного Поднестровья в конце XVIII–XIX в.» (Кишинев, 1996); «Казачество Российское между Бугом и Дунаем: Исторический очерк» (Кишинев, 2000); «Русские на Очаковской земле. Исторические очерки» (Кишинев, 2003) считаются классическими в современной историографии вопроса о русском населении края.

Говоря о молдавских коллегах, нельзя не назвать глубокое исследование Н.В. Абакумовой-Забуновой «Русское население городов Бессарабии XIX в.» (Кишинев, 1996). Здесь же следует обозначить многочисленные публикации коллег по культуре старообрядчества Н.С. Душаковой, Д.И. Латышева, А.А. Болученковой, Т.В. Зайковской, А.А. Маголы и мн. др. Подробнее современная историография старообрядчества в Республике Молдова представлена в публикации А. Пригарина⁴⁵⁶.

Следует обозначить такие труды коллег из Южной Украины – Одесщины, как книга А.А. Пригарина «Русские старообрядцы на Дунае: формирование этноконфессиональной общности в конце XVIII – первой половине XIX в.» (Одесса, 2010); коллективная монография «Буд-жак», подготовленная под редакцией группы одесских коллег А.И. Киссе, А.А. Пригарина, В.Н. Станко (Одесса, 2014).

Большую работу по популяризации исторической памяти, связанной со старообрядчеством, осуществляют представители старообрядческих общин Молдовы. Из-под их пера вышло несколько книг, освещающих историю старообрядчества края, ее видных персоналий, другие аспекты культурного наследия этой этноконфессиональной общности: Коркина А., Донцов П., Николаев Д. Древность вечно живая (Кишинев, 2002); Донцов П., Николаев Д. Третий лик (Кишинев, 2007) и др.