Россия и Молдова: между наследием прошлого и горизонтами будущего

Среди данных офицеров Генерального штаба наиболее полные сведения о населении края встречаются у А.И. Защука. Нисколько не принижая его заслуг в сборе и накоплении материала, в том числе по истории, этнографии и настоящему (на момент написания публикаций – 60-е гг. XIX в.) различных этноконфессиональных слоев населения, можно констатировать, что со второй половины XIX в. происходит процесс не только активизации накопления этнографического материала, но и появляется такое явление, как определенного рода компиляция сведений, взятых у более ранних авторов, чьи работы стали библиографической редкостью. Это тоже в каком-то смысле оправдывало этнографическую науку, находившуюся в то время только в стадии формирования.

Текст А. Защука тоже не лишен определенных заимствований, однако еще раз подчеркнем, что это не делает его менее востребованным в научном плане, но констатировать это явление необходимо. Так, при характеристике русского населения Защук использует сведения, помещенные в работу Дарагана, с той лишь разницей, что Николай Михайлович характеризует старообрядцев, несмотря на их религиозные «заблуждения», как «хороших граждан» (см. выше), а Александр Иосифович меняет эпитет, обозначая их как «трудолюбивых граждан»⁴⁹⁵.

Вообще Защук начинает говорить о славянстве с древности, вспоминая походы Святослава, дружбу Стефана Великого с Москвой, Прутскую баталию Петра Великого, Румянцевское время⁴⁹⁶. Этому раннему времени мы уделим внимание в следующей книге (под названием «Россия и Молдова: между наследием прошлого и горизонтами будущего. XVI – конец XVIII в.»), над которой сейчас идет работа; читатель сможет с ней ознакомиться в 2022 г.). Ну, а если возвращаться к рассматриваемому времени XIX – начала XX в., то комментарии Защука можно охарактеризовать как общие, но одновременно включающие в себя ряд зафиксированных им деталей. Он, в частности, подчеркивал, что «Южная Бессарабия издавна служила притоном беглым крепостным из Малороссии, западных и внутренних губерний России. Достигши благополучно южной Бессарабии, беглец мог свободно вздохнуть, заняться ремеслом по своему усмотрению, а прежде всего приписаться в мещане, на место какого-нибудь умершего. Общества же, состоявшие сами из людей, бежавших от крепостного состояния, редко отказывали кому-нибудь в этом одолжении. Обновившись другим именем и родством, бурлак выправлял себе бумагу, с которою и пускался по Бессарабии. Тут он был дома.

Таких бурлаков на промыслах было не десятки и не сотни»⁴⁹⁷.

Напомним уважаемому читателю, что «бурлаками» в те времена называли неженатых мужчин податных категорий. Это название постепенно превратилось в фамилию, которую и сегодня можно встретить среди жителей Молдовы разных национальностей.

Самым сподручным ремеслом, отмечал Защук, для бурлака была рыбная ловля в плавнях Дуная. Занимаясь ею, бурлаки никуда не приписывались. «Рассыпались по плавням, бесчисленным лиманам и озерам, словом в трущобу, где беглецы были свободны и в безопасности. Хозяевам заводов такие люди были под руку; бездомный бродяга, – кому он мог жаловаться на обиду, притеснение? С земскою полицией откупщикам, конечно, невыгодно было спорить, а потому, при поверке людей на заводах, все обстояло благополучно, все с законными и непросроченными видами. Таких бурлаков на промыслах было не десятки и не сотни. А чуть что-нибудь, невзгода, – недалеко и Турция. Бурлак-хозяин уделял часть, какую ему вздумалось, и оба были довольны; первый был доволен кровом, ночным отдыхом, свежей и вкусной осетриной; второй – дешевым работником. Вдобавок рыбный откуп шел рука об руку с доживающим свой век откупом чарочным⁴⁹⁸, а для бурлака-горемыки поддержка трехпробным была уже роскошью, за которую шла его добрая доля рыбы. На таких ходулях держался знаменитый промысел дунайский; на эти же данные рассчитывал и откуп Днестровский. Но время переменчиво. Уничтожение крепостного состояния дает возможность благоразумной и самостоятельной деятельности каждому…»⁴⁹⁹.

Автор обратил внимание на следующую деталь: в некоторых селениях великороссиян, как отмечал Защук, еще встречалась соха и работа в поле осуществлялась лошадьми, что исчезает, «причем за неимением других, входят малороссийские плуги, требующие, по своей тяжести, воловьей упряжи»⁵⁰⁰. Данное наблюдение позволяет утверждать, что выходцы из центральных губерний России, о которых пишет Защук, вероятно, оказались в Бессарабии относительно недавно, практикуя привычную для России обработку земли лошадьми и сохой. Могла сказываться и этническая замкнутость на новом месте, что стиралось временем. Это подтверждает свидетельство данного автора о том, что в работе стали использовать украинский тяжелый плуг. К слову, во многих хозяйствах, расположенных вблизи немецких поселений, крестьяне использовали немецкий облегченный плуг, с которым можно было работать с применением лошадиной тяги.