Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 1

— Женюсь на Агашке… Токо больно тощая стерва — мослы одни.

— Валяй.

— Она торговать — я деньги считать.

— В случай чево и стукнуть можно: разы-раз и голову под крыло.

— Куда куски, куда милостинки… Службу по боку. Шляпу на ухо. Тросточку в зубы и джа-джа джи-вала… На башку духов пузырек. Под горло собачью радость. Лихача за бороду. Гуляй малый…

Собачья радость — галстух. Агашка, у Агашки лавка галантерейная в порту…

7.

Камса.

В железном цвету кораблюшко, в сером грымыхе, сытом лоске бока. Шеренгами железные груди кают. Углем жадные рты люков. И так и так заклепками устегано наглухо. Одних клапанов десять тысяч — все занумерованы: каждый винт в корабле на учете. Со свету до черна по палубе беготня, крикотня. С ночи до ночи гулковался кораблюха. В широком ветре железные жилы вантов, шкотов, гитовых: гуууу юууу. Рангоут под железо. В захлеб бормотливой болтовне турбин — буль уль уль пульк ульх: жидкого железа прибой. Дубовым отваром, смолкой хваченая оснастка задором вихревым стремительно вверх! в стороны! водопадом! по крыльям мачт хлесть! хлесть! Утречка вымя теплое, вязкое. Кубрик в жарком храпе. Молочный сонный рот хлябло: «пц’я пц’я»… В стыке губ парная слюна — по пушистой разгасившейся щеке. Прикурнуло румяное сердце, воркует голубем. Мертвецки пьян молодой сон. А железное кораблево сердце в железном бое, в сердитом урке. В медный лоб солнца, в уши моряков бьет дудливой стаей железных:

Зу зу зу зу зу зу ууу!.. Зу зу зу зу зу зу ууууу!..

Побудка. По кубрику и рядам спящих Федотыч, вахнач, старшины и иного званья люди с свистками, дудками, с крикоревом, с моряцкой крепкой молитовкой, ровно с крестным ходом:

— Вставать, койки вязать!

— Поднимайсь, братва!

— Ээй, молодчики!

— Вставать, койки вязать!..

Слаще поцелуя сонь утренняя — не оторваться. Из-под казенных шинельных одеял льет-бьет крепкый дух теплых молодых тел. Недовольные глаза сердито в начальство. Бормот под нос:

— Шас ша…

— Разинули хлебалы-то…

— Рано — и чо бузыкать безо время?..

В позевотину. В одеяло. В храп. — Это те самые разговорчики, которые… И вторым ходом шел Федотыч с свитой, с шумом, руганью и свирепыми причитаньями. Шутка ли сказать — двенадцать годков боцманил старик: к лаю приохотился, ровно поп к акафистам. От самого последнего салаженка до боцмана на практике всю службу до тонкости произошел. Каждому моряку с одного погляду цену знал. Крик из него волной, а до чего прост да мягок старик и сказать нельзя. — Вторым ходом шел, стегал руганью больнее плети:

— Встава-а а-ать…

Время в обрез. Вскакивают ребята, почесываясь. Койки шнуруют. Койки в бортовые гнезда: у каждого свой номер. В штаны. Пятки градом. В умывальнике фырк харк. Краснобаи рассказывают никогда не виденные сны. Здесь же на ходу сговор о работе…

— Кипяток готов!..

— Есть!

Котелки, бачки, кружки, сухари ржаные, сахару горсть на целую артель. И только губы в кружку махнешь — сигнал на справку: чавкать некогда, все бросай, пулей лети наверх: прав Федотыч — раньше надо вставать. Пятки дробью: через полминуты по бортам в нитку, вытянуты шеренги.

— Варасов?

— Есть!

— Викторов?

— Есть!

— Чурилин?

— Есть!

— Славнин?

— Есть!

— Рожков?

— Есть!

Есть! Есть! Есть! Есть!

Капитан с полуюта отзывает Федотыча от строя и морщится — ругань слышал капитан.

— Воздерживайся, старик… Приказ — строго.

— Есть — это в счет дисциплины, а самого мутит: долго пыхтит, сопит загогулистой трубкой в смысле несогласия.

— Ну?..

Горячую трубку в карман. Руки по форме. В просмолку словам устало качает головой:

— Декрет декретом, Вихтор Митрич, а при нашем положении без крепкого слова никак невозможно… И то сказать: слово не линек: им не зашибешь… Так только глотку пощекотать…

Капитан в свое время тоже ругаться не любил. Сумрачный отвертывается. Ломаются брови, ломаются углы крепко сжатого рта. Говорит с откусом капитан: форменная качка, не иначе. Федотыч знает своего хозяйка до тонкости, до последнего градуса… Сейчас будет вздрайка…

— Службу забыл, а еще старый боцман. Вышибалой тебе быть, а не боцманом военного судна. Команду распустил. Безобразие. Ты за своих людей мне ответишь…

— Есть — Федотыч мелким мигом смаргивает. Капитан-то, Вихтор Митрич, тяжеленько вздохнул, ровно море переплыл, да и давай-давай чесать:

— В строю стоять не умеют. Подтянуть первую шеренгу левого борта: на два дня без берега. На полубаке вечером песню пели. — Нелюдимо наше море. Запретить. Море загадочно и таинственно — не следует навлекать гнев его дурацкими песнями.

Самоволная отлучка с корабля рулевых Клюева и Рытова. Неделю без берегу и по пяти нарядов. Почему проглядел вахтенный начальник? Расследовать и привлечь. Подробности доложить через полчаса лично.

Вчера, после вечерней окатки палубы, плохо протерты колпаки вентиляторов: блеску должного нет. Не-до-пу-стимо!.. Виновных наказать по своему усмотрению.

Понятно?..

— Есть! — через левое плечо Федотыч да ходу — приказ сполнять. Сам вернул его:

— Постой… Погоди.