Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 6

— К сожалению я был в отъезде. Вся эта гнусная история разыгралась без меня. Я решительно настаиваю, чтобы ваша газета поместила опровержение, поскольку она первая подняла крик. Я заявляю, что все это чудовищная ложь, показания этих прохвостов Гробстов, Матильды Раупах и прочей компании…

— Мы их не печатали эти показания, — равнодушно вставил Зигфрид Грау, выстукивая пальцами марш амазонок «Все мы в бой идем, спешим, тра-та-та», модный в этом сезоне и пущенный опереткой «Голубая девственница».

— Да, но вы подливали масла в огонь, — нетерпеливо сорвалось у фокусника. — И согласитесь, что не Глэзер станет печатать опровержения.

— Совершенно верно изволили заметить.

— Тогда?

Зигфрид Грау безнадежно скривил рот. Он барабанил рефрен: «Мы красотки, мы красотки, мы малютки-амазонки…» и, жмурясь, облизываясь, вспоминал гибких фигуранток из кордебалета, обнаженные груди которых сверкали со сцены заманчиво, как райские плоды.

— Позвольте вам заметить, господин редактор, что вы имели дело не с куклой, но с живым человеком, которого нельзя безнаказанно обливать грязью и травить собаками. Связь была и отнюдь не мифическая. Глэзер сошелся с девушкой, а потом бросил ее. Она беременна. Она нищая, Раупах не замедлил вышвырнуть ее из цирка, вам это, надеюсь, известно?

«Все мы любим и любимы…» Как это? Ах, да: «не теряем дней впустую…» «Какие, однако, шельмы эти маленькие плясуньи!» Тут Зигфрид Грау опять остановился, погладил рукою доску стола и сказал лениво:

— Охотно верю. Все Глэзеры — скоты.

Фокусник яростно затушил папироску, притиснув ее к краю грязной бронзовой пепельницы.

— Тем лучше. Девушку надо оправдать.

— Ничего не имею против. Только делайте это помимо «Полдня».

Наступило короткое молчанье. Фосс пригнувшись тяжелым взглядом смотрел на редактора в упор. Зигфрид Грау, протянув ноги мало не до средины комнаты, постукивал по столу серебряным карандашиком. Это было аллегро из четвертого акта: «Сегодня здесь, а завтра там, в жизни много нужно нам», кульминационное аллегро при заполненной сцене, в ослепительном сверкании ламп, с голыми хористками на втором плане и согрешившей девой на первом. Согрешившая дева с райской простотой была одета в диадему из перьев, кроме того она держала в руке японский зонтик. Она пела: «Сегодня здесь, а завтра там, ему любовь свою отдам, себя отдам, та-рам-пам-пам…» Редакторский карандашик прыгал, как одержимый, отбивая шестнадцатые дьявольского аллегро.

— Вы слышите, чорт вас возьми! — вспылил фокусник. — Мне остается обратиться в суд.

— Сделайте одолжение, — пожал плечами Зигфрид.

Фосс поднялся, комкая шляпу.

— Так вы отказываетесь? — спросил он глухо.

— Вот именно, — подтвердил редактор. — Я не стану печатать какие-то там опровержения, мой друг, потому что вся эта история надоела читателям и набила оскомину. Сразу видно, что вы ничего не смыслите в тонкостях газетного материала. Мне надо было поднять тираж моей газеты, и я поднял его, да, я, Зигфрид Грау. А там хоть трава не расти… Карл, проводи господина!

Оставшись один, энергический редактор победно встряхнул желтой гривой, прошелся по кабинету, подтянул брюки и фальшиво запел: «Сегодня здесь, а завтра там…» «Ах, чорт возьми, ну и бесенок же эта лупоглазая певичка!..» Оркестр объят судорогами, скрипки, как по лестнице, все выше, все быстрей, этими задыхающимися пиччикато, палочка дирижера мигает, как молния, японский зонтик так и порхает по сцене. «Сегодня здесь, а завтра там, по долам и по горам, поищи-ка больше счастья и участья и любви, огонь — в крови, пожар — в крови, люблю — лови, твоя — лови, та-рам-ти-ри…» Протянув покозлиному последнюю нотку, милейший Зигфрид опять поправил сползающие брюки, сел за стол и, как ни в чем не бывало, со следующей буквы, принялся строчить прерванную статью об убийстве на улице Королевы.

Тем временем Фосс звонил в подъезде дома, где жил Краммерих.

Почтенный администратор не без колебания принял фокусника в своем стильном кабинете темного дуба. Не прерывая, он выслушал все до последнего слова, помолчал, потом обратил на Фосса тусклые глаза и сказал бесповоротно равнодушным голосом:

— Если я не ошибаюсь, вы желаете начать процесс, обвиняя орган «Глэзер-Блау-Концерна» «Огненную мельницу» в напечатании непроверенных сведений, порочащих репутацию девицы Греты Цвинге?

— Именно, — подтвердил Фосс раздраженным голосом.

Краммерих задумчиво поглядел на ручку-автомат, пожевал губами, взял ее, понюхал и положил на стол.

— А у вас есть доказательства? — проскрипел он.

— Да, могу доказать.

Краммерих улыбнулся этой наивности.

— Вы можете доказать? — презрительно переспросил он, понюхав пресспапье и аккуратно укладывая его на место (у Краммериха был нос ищейки). — Вы можете доказать? Вы ничего не можете! — заключил он, ударяя на слове «ничего».

Фосс вскочил, едва сдерживаясь. Краммерих тоже поднялся, тяжело оперся о край стола своими старческими руками и смерил посетителя с головы до ног.