Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 8

У самой фабрики народу так густо, что только молодые парни, нетерпеливо перепрыгивающие через забор парка, могут свободно двигаться. Девушки отводят шаткие доски в сторону и, нагибаясь, пролезают в отверстие. От вокзала бегут новые группы вслед за красной пожарной бочкой с надписью «Фабрика Коминтерн». Из разговоров выясняется, что загорелось на электростанции, под самой крышей. После аварии с магистралью это грозит вовсе остановить «Перамогу». Двое рабочих в панике выбросились из окон четвертого этажа. У одного сломаны ноги. У другого перебит позвоночник. Оба безнадежны. Есть, кроме того, несколько легко раненых.

Так говорят в толпе. Но сейчас паники нет никакой, хотя и много сумятицы: не хватает бочек, воды, лошадей, опытного персонала; расчеты на городских пожарников ненадежны — когда еще они успеют выбраться? Фабрика предоставлена самой себе. Тушить пожар приходится руками рабочих, к тому же еще плохо вооруженными для борьбы с огнем. Тут утверждают, что пожар можно было предвидеть, но что меры предосторожности не были во-время приняты. Вообще пожарная охрана поставлена у спичечников неважно. Хорошо еще, что пришли на помощь — и так скоро — соседние фабрики.

Тушить приходится руками рабочих. Эти руки не мешкают и не щадят себя. В ворота фабрики видно, как люди карабкаются по галлерее, соединяющей электростанцию с «Перамогой», лазят наверх. Осколки разбитых стекол падают на землю. Только эти лазающие гимнасты да осколки, да бочки и служат физическим проявлением почти беспламенного и бездымного пожара, лишенного грозной эпичности деревенских бедствий и веселых эффектов городской происшественной хроники. Но народу пришло слишком много, гораздо больше, чем требуется. Огромному избытку его остается быть только зрителями. Они стоят стеной у заборов и пристально следят за всеми перипетиями пожарной драмы. Их лица напряжены и внимательны. Весь ход действия явственно отражается на них. Это — лица участников, случайно и временно оставшихся незанятыми и готовых при первой же надобности заменить товарищей или стать рядом с ними.

Вы узнаете здесь всех, с кем вы говорили, — макальщиков, съемальщиц, коробочниц, монтеров, местечковых девушек с крикливыми интонациями, озорных парней, равнодушных женщин, неугомонных общественников. Вы слышали, как многие из них жаловались — и не зря, сердились или замыкались в безразличьи, выискивали на фабрике одни недостатки. И вот они здесь, и в их глазах отблеск одного и того же пламени и одной и той же тревоги. Значит, сумела же стать фабрика им близкой и дорогой. Значит, есть что-то, что заставляет этих людей, даже тех, которые недавно только вырвались из другого, чуждого мира, итти на лишения, на мелкие неприятности, что-то сильнее мелочей, бытовой скудости, неурядиц, — могучая сила, которая ведет за собой и организует эти массы и теперь бросила их сюда и приковала их глаза к четырехэтажному белому зданию. Это — не бесплатная сила аскетического упования, а активная воля к счастью и надежда и уверенность, что оно близко, что оно — в руках.

У нас недаром дают ордена за ликвидацию пожаров. Темы эпосов меняются. Волосы Гектора влачились по убитой земле греческого лагеря; земля эта засыпана песками. Имена Гагенов и Кримгильд сталкивались жесткой музыкой железа, огня и крови; музыка эта давно замолкла. И на место песни о Нибелунгах всплывает песня о ликвидированном пожаре.

Через три часа после начала пожар на электростанции был окончательно задавлен. Рабочие отстояли фабрику.

Елена Тагер Дорога к счастью

Этюд

«Катя, радость моя, приезжай. Не могу жить без тебя. Милая, сколько я тебя мучил! Если только сумеешь, забудь…»

— Ты кулаками не дрыгай! Ты потише!

— Ну, это уже излишки!

— Никаких излишков нету. А я опять заявляю: порядочные люди так не делают.

— Граждане, родименькие, подожмитесь чуточку, я хоть на краюшке прикорну…

— Ладно, старушка, постоишь. Стоять тоже ничего.

Воздух круто свернулся, прокис. Нерешительно мигнуло желтенькое электричество; подумало, разгорелось ровнее. Распалась плотная тьма, замаячили локти, колени, лица, поползли по подлавкам сундучки на замочках, подушки в ремнях. Ледащенькая старушка давно уже прикорнула на Катином баульчике.

У-у-а!.. — далеко впереди заверещал по-ребячьи невидимый паровоз, и вагон, дрогнув, брякнув, пошел, пошел, и колеса стали выделывать: «Та-ти-та-ти, Ка-тя, Ка-тя радость моя, Ка-тя радость моя…»

— Я за Николая Второго два раза ранен и на международной войне четыре. Итого причитается шесть ранений.

Крупный мужчина высказывался значительно и разумно. У него были пышные седеющие усы, фасоном наподобие щеток. Он пристукивал крепкими пальцами, как будто прижимал к колену каждое слово: он, видимо, все знал, что и отчего бывает. Удивится он, если взять да ему рассказать!

— А я в аккурат перед самой Февральской… — начали с верхней полки, но усатый мужчина не позволил себя перебить.