Роза (пер. Ганзен)

Я ушелъ и побрелъ мимо зеленющаго выгона съ коровами, далеко за мельницу, въ лсъ, къ дальнимъ кряжамъ. Самолюбіе мое очень страдало. Такъ вся моя благовоспитанность ничего не стоила въ глазахъ моей госпожи. Я пробовалъ отдлаться отъ обиды, разсуждая: «ну, пусть баронесса такъ сказала; отъ этого же ничего не сталось, небо не свалилось». Да, но все-таки я чувствовалъ себя глубоко несчастнымъ. За мной только числилась одна благовоспитанность и ничего больше. Я не былъ обольстительнымъ молодымъ человкомъ: худощавый, съ угреватымъ лицомъ… да, нельзя было сказать про меня, что я красивъ. Я потому и слушался совтовъ моихъ родителей, много учился и далеко подвинулся въ рисовань и писань красками. Но я долженъ сознаться, что, выдавая себя за смлаго охотника, я прихвастнулъ; я совсмъ не былъ такимъ охотникомъ и хорошимъ ходокомъ, какъ Мункенъ Вендтъ, но я намревался отправиться бродить съ нимъ и поучиться у него его великому умнію относиться ко всему безразлично.

Раздумывая обо всемъ этомъ, я все шелъ да шелъ до полнаго изнеможенія. Инстинктивно я забирался въ самую чащу лса, словно желая спрятаться, и вотъ очутился передъ густымъ ивнякомъ. Я ршился проползти сквозь него на четверенькахъ, чтобы хорошенько укрыться, и тамъ уже отдохнуть. Меня какъ-то тянуло туда; какъ будто самъ Богъ призывалъ меня туда для какого-то дла, словно я, при всемъ моемъ ничтожеств, могъ въ чемъ-то помочь Ему.

Я пробирался сквозь кусты по тропинк, какъ будто протоптанной зврями. Когда тропинка пресклась, передо мной оказалась небольшая круглая полянка съ прудкомъ. Пораженный, всталъ я на ноги и смотрлъ; и полянка точно смотрла на меня. Никогда еще не бывалъ я на такой маленькой и круглой полянк. Можно было подумать, что прудокъ служилъ обиталищемъ какому-то существу, которое вдругъ поднялось на воздухъ, унеся съ собой крышу.

Когда первое изумленіе прошло, я сталъ находить особую прелесть въ мертвой тишин мстечка, куда свтъ проникалъ только сверху, какъ въ колодецъ, и гд никто не могъ видть меня, — разв съ высоты. Какъ тутъ хорошо! — подумалъ я. Прудокъ былъ такой маленькій и мелкій, что и я невольно прислъ — ради пущей уютности.

Э, да тутъ есть комары! Я замтилъ ихъ нсколько; они, какъ видно, начинали свою пляску въ одиночку гд-то въ другомъ мст, а тутъ соединялись въ хороводъ.

Прудокъ затянуло сверху какъ пленкой, и комары, касаясь ея, даже не мочили крыльевъ; по ней же бгали разные водяные паучки и мошки, не оставляя никакихъ слдовъ. Небольшой усердный лсной паукъ услся на покой въ своей колыбельк-паутинк, прикрпленной къ втк.

Я даже забылъ все свое уныніе и обиду, — такъ здсь было хорошо. Здсь не было ни правой, ни лвой стороны, была одна окружность; росли ветлы, зеленлъ дернъ, было глухо, тсно, пахло стариной; это мстечко лежало тутъ, принадлежа себ самому, изъ одного человческаго вка въ другой. И ничто здсь не напоминало мн, что вотъ-де я сижу тутъ и теряю время: тутъ не было никакихъ часовъ, и мркой всему служилъ круглый прудокъ, обросшій чащей ветлъ.

Мн захотлось откинуться на спину и заснуть, но я спохватился во-время и не привелъ въ исполненіе своего намренія: паукъ началъ шевелиться, — къ дождю. Я замтилъ также, что прудъ словно помеломъ вымело отъ мошекъ и подернуло муаровой рябью. Я оглядлся вокругъ, и мн стало какъ то не по себ: я открылъ, что кто-то недавно былъ по ту сторону прудка: нсколько ветлъ было срублено, словно чтобы нсколько расширить берегъ, и свжіе обрубки сразу выдавали, что это было сдлано лишь сегодня. Я перескочилъ черезъ прудъ. Берегъ слегка заколебался, хотя почва тутъ была твердая, а не болотистая. Я поглядлъ на торчавшія изъ земли остатки ветлъ, и меня охватило какое-то странное волненіе: я увидалъ, что это сдлано непривычной лвой рукой. Врно, это разсказъ баронессы такъ обострилъ мою наблюдательность! Я взялъ въ руки срубленныя ветлы, разсмотрлъ ихъ со всхъ сторонъ и убдился, что я правъ. Но къ чему, зачмъ были срублены эти ветлы? И откуда эти таинственныя зарубки на другихъ? Я сталъ вглядываться въ чащу, и по спин у меня пробжалъ холодокъ: прямо передо мной стояло каменное изваяніе, божокъ.

О, онъ былъ такой маленькій и жалкій, безъ рукъ по самыя плечи, и съ какими-то жалкими черточками вмсто глазъ, носа и рта. Начало ногъ тоже было обозначено лишь грубой насчкой на камн, а самыхъ ногъ не было, и чтобы божокъ не упалъ, его подперли камнями.