Я зорко слдилъ за ней и лопаремъ. Ни единая черта въ ея лиц не дрогнула, не выдала ея; она равнодушно взглянула на лопаря, какъ на совершенно чужого человка. О, въ ней сказывалась отцовская натура, удивительная власть обуздывать всхъ и каждаго. Она прошла, какъ настоящая королева, завернула за прилавокъ и скрылась въ контор.
Лопарь Гильбертъ откланялся:- Миръ вамъ! — и ушелъ изъ лавки.
А я сообщилъ Гартвигсену то, что усплъ наскоро сообразить насчетъ его путешествія: надо прохать по Европ до Константинополя, а оттуда съ пароходомъ куда-нибудь въ Малую Азію. Но для такой поздки нужно знать языки, и она возьметъ страсть сколько времени.
Не знаю почему, но я ничего не имлъ противъ того, чтобы Гартвигсенъ ухалъ куда-нибудь подальше. Я даже сталъ радоваться этому заране и прибавилъ:- Я хорошенько поразспрошу у смотрителя.
— Особенно насчетъ самой сподручной дороги, — напомнилъ Гартвигсенъ. — Насъ вдь двое детъ: мужчина съ дамой.
У меня захватило духъ. Я сразу понялъ, почему я было такъ обрадовался его отъзду. Теперь все измнилось. Если и Роза удетъ съ нимъ, какая же мн радость?
— Но это очень опасное путешествіе, — сказалъ я. — Я вотъ все думаю объ этомъ и… разспрашивать смотрителя не ршусь. Нтъ, нтъ, не могу.
Гартвигсенъ смотрлъ на меня съ удивленіемъ. Въ это время баронесса вышла изъ конторы, и Гартвигсенъ остановилъ ее сообщеніемъ, что я отказываюсь разспросить смотрителя насчетъ дороги въ Іерусалимъ. Болтливость Гартвигсена какъ будто немножко покоробила баронессу, но она сксазала съ улыбкой;
— Вотъ какъ? Но почему же? Это странно. Или вы боитесь, что мы съ господиномъ Гартвичемъ пропадемъ дорогой?
У меня опять захватило духъ, и я снова расцвлъ радостью. О, я забылъ всякій стыдъ; любовь увлекала меня, а любовь жестокая вещь!
— Да, — пробормоталъ я, — путешествіе опасное. Но, конечно, не невозможное… о, напротивъ. И разъ вы оба того желаете, я переговорю со смотрителемъ. Зайду къ нему сегодня же. Непремнно!
Баронесса не хотла придавать длу слишкомъ серьезнаго оборота и сказала съ легкой усмшкой:
— Ну, ну, незачмъ вамъ такъ усердствовать.
Но я усердствовалъ. Я забылъ всякій стыдъ, пошелъ къ маяку и ршилъ приложить вс старанія, чтобы спровадить мужа Розы. Какъ я былъ испорченъ! Я и не думалъ въ ту минуту, что Роза, наврно, огорчится отъздомъ Гартвигсена съ чужой женщиной. Ни о чемъ такомъ я не подумалъ.
На маякъ я не попалъ. Когда я собирался уже подняться туда по лстниц, смотритель окликнулъ меня изъ сарайчика, гд онъ возился съ дровами.
Посл нкоторыхъ обиняковъ я добрался до настоящей цли своего прихода. Смотритель выслушалъ, тускло усмхнулся и покачалъ головой.
— Въ Іерусалимъ, онъ? Не давайте дурачить себя, молодой человкъ. Это просто… Вы понимаете по французски?
— Немножко.
— Это просто blague. И Эдвардочка туда же!
— Да, они какъ будто всерьезъ поршили, — сказалъ я.
— Такъ. Этотъ выскочка! Не можетъ уняться, пока не порастрясетъ всхъ своихъ грошей. И на кашу не останется. Дорога въ Іерусалимъ! Туда тысяча дорогъ. Всякая дрянь туда же въ паломники! Съ чего это ихъ разобрала такая набожность? — И вдругъ смотритель воскликнулъ: — Чортъ возьми, а что же говоритъ Роза?
Я въ первый разъ подумалъ объ этомъ и не могъ отвтитъ.
Смотритель продолжалъ болтать, останавливался, обдумывалъ про себя и снова продолжалъ. Въ конц концовъ, онъ нашелъ, что затя не такъ ужъ нелпа. — И, пожалуй, съ нихъ станется. Эдвардочка знаетъ, чего хочетъ. Да и почему бы имъ не совершить такой пустячной поздки и не увидть кое-что на бломъ свт, кром Сирилундскаго угла? Они попадутъ въ чужія страны, гд солнце гретъ жарче, гд въ мор прыгаютъ летучія рыбы, по берегу гуляютъ люди въ шелковыхъ платьяхъ, мужчины въ красныхъ фескахъ и курятъ сигареты… Чмъ больше я раздумываю объ этомъ, тмъ больше прихожу къ тому заключенію, что имъ слдуетъ похать, провтриться отъ затхлаго провинціальнаго запаха. Такъ и скажите имъ. О, вы и не подозрваете, молодой человкъ, что такое Греція!
Смотритель Шёнингъ забылся и обнаружилъ свои истинныя чувства, что, наврное, было ему глубоко не по душ. Онъ весь ожилъ при воспоминаніи о чужихъ странахъ, въ которыхъ бывалъ; глаза его заблестли.
— Подумать, что они попадутъ туда! — продолжалъ онъ. — И отлично сдлаютъ, превосходно. Попадутъ въ Грецію! Вы спрашиваете дорогу въ Іерусалимъ? Въ Іерусалимъ одна дорога. Пусть дутъ съ тресковой шкуной изъ Бергена до какого-нибудь города на Средиземномъ мор, до Греціи. Оттуда ужъ недалеко до Яффы. А до Іерусалима доберутся на арабскихъ коняхъ. Такъ и скажите имъ. Я даже готовъ написать весь маршрутъ, если хотите. Ахъ ты, чортова баба, эта Эдварда!
несса часто задавала мн вопросы насчетъ поздки въ Іерусалимъ и не скрывала, что смотритъ на нее, какъ на паломничество. — Мн столько надо искупить, — говорила она. — Вотъ я и хочу въ Іерусалимъ. Какъ вы думаете, поможетъ мн это?
— Пожалуй. Даже наврно. Вы столько увидите, разсетесь. А двочекъ вашихъ мы вс будемъ беречь.
— Да, да, двочекъ вы вс должны беречь.