Роза (пер. Ганзен)

Наконецъ, мн удалось увести его къ себ въ комнату. Тамъ онъ заснулъ и проспалъ съ часъ. Проснувшись, онъ осушилъ весь мой кувшинъ съ водой и спалъ еще часъ. А потомъ опять сталъ молодцомъ и душою, и тломъ, такой веселый, ласковый. Ахъ, ты мой сумасбродный пріятель, Мункенъ Вендтъ!

Сыпь на рукахъ у него стала хуже; пальцы опухли; тамъ и сямъ натянуло пузыри.

— Фу, ты чортъ! — ухмыльнулся онъ. А потомъ все сидлъ и посматривалъ на свои руки.

Мы поболтали. Но я все время былъ разсянъ и отвчалъ только по необходимости. Вдругъ я взялъ и отдалъ Мункену Вендту свою жилетку. Она не совсмъ была ему впору, маловата, но лучше какая нибудь, чмъ никакой. Потомъ мы еще поболтали нкоторое время.

— Что за фигура эта Роза? — спросилъ онъ.

— Не знаю, — отвтилъ я. — Роза? Да, врно, нтъ въ мір человка лучше ея. Но почему ты спросилъ?

— А баронесса что за фигура? — задалъ онъ опять вопросъ. — Мудреная дама.

— И баронесса, наврно, прекрасная женщина, — опять отвтилъ я. — Она вдова, мать двухъ милыхъ двочекъ. Мудреная дама? Право, не знаю. Она сама такая взвинченная, и всхъ тутъ мутитъ, мшается во все и здсь въ дом, и у Гартвигсена; даже я заговорилъ другимъ языкомъ съ тхъ поръ, какъ она тутъ. Она все сокрушается о какомъ-то лейтенант Глан, котораго знавала въ молодости.

— Она васъ всхъ водитъ за носъ! — сказалъ Мункенъ Вендтъ. — Статочное-ли дло давать командовать надъ собой такой старушенціи! Я ей такъ и сказалъ.

— Ей самой?

— Именно. А она что отвтила? То же самое сказалъ-де докторъ, который жилъ тутъ когда-то. Умный былъ человкъ, значитъ!

— И она не обидлась, не взбленилась?

— Не знаю, — отозвался Мункенъ Вендтъ. — Она меня совсмъ заговорила, я даже ошаллъ. «Я, — говоритъ она, — врю въ безуміе, въ силу его необходимости; да, въ силу скрытаго въ немъ самомъ разума, какъ противовса обычному разуму». А я ей на это: зайду-ка лучше въ лавку выпить стаканчикъ.

И Мункенъ Вендтъ самодовольно захохоталъ.

Я спросилъ:- Ты видлъ маленькую Марту? Берешься быть ея учителемъ?

— Чему-бы я сталъ учить ее? — отвтилъ онъ. — Теб извстны мои познанія. Вообще ни чьимъ учителемъ я не буду, а вернусь во-свояси. Нтъ, тутъ мн долго не выдержать.

— Да, да! — сказалъ я.

Я взглянулъ на его руки. Он имли довольно жалкій видъ: пальцы все больше и больше становились похожими на сосиски. Онъ уже не могъ надть перчатокъ. Я взялъ и подарилъ ему пару рубашекъ. Когда же онъ поблагодарилъ меня, я прослезился и сталъ просить у него прощенія.

Мункенъ Вендтъ удивленно разсмялся и спросилъ:- Въ чемъ ты просишь у меня прощенія?

Я на это не отвтилъ, но сказалъ только:- Любовь жестокая вещь.

Тогда онъ вытаращилъ на меня глаза и спросилъ:

— Надюсь, ты не влюбился въ эту старую… въ эту… ну какъ ее назвать?

— Нтъ, нтъ; въ Розу, — сказалъ я.

Дни проходили. Мункену Вендту не сидлось въ четырехъ стнахъ; хотлось пойти пострлять, но съ больными руками ничего не подлаешь. Съ баронессой у него вышла стычка; они никакъ не могли поладить между собой. Мункенъ Вендтъ даже запасся хорошимъ хлыстомъ и показалъ ей, какъ отхлещетъ лопаря Гильберта. Случилось это въ лсу у мельницы. Я слушалъ его разсказъ, затаивъ дыханіе.