Роза (пер. Ганзен)

«Все сущее на свт,- ко мн!

Поддержи меня, подкрпи!

Весна такъ тиха; она покоится въ тиши ночной и ничего не разршаетъ, а только мутитъ мой покой. О, весна не нападаетъ прямо и понятно; она только приходитъ и не отступаетъ отъ меня, пока я не сдамся.

Такова весна.

Все сущее на свт,- ко мн!

Еслибъ я могла порадовать тебя своими слезами тамъ, гд ты бродишь вдали отъ меня! Тебя, подарившаго мн въ дни юности два счастливыхъ мига! Тебя, расточившаго все богатство своей жизни на три великія настроенія! Но у меня нтъ больше слезъ. Помнишь ты, какъ я пришла къ теб, поцловала и хотла уйти? Ты разомъ вскинулъ голову и впился въ меня глазами, — такъ горячо я любила тебя!

Такова я.

Топоръ такъ ласковъ и добръ; въ немъ нтъ яду. Топоръ не орудіе самоубійства; онъ не распарываетъ, онъ только цлуетъ. Подъ его поцлуемъ расцвтаетъ алый ротъ; алыя уста раскрываются подъ его поцлуемъ.

Таковъ топоръ.

И я отдаю ему мое сердце.

Но увы, жизнь такова:

вчная разлука съ тобой. Такова жизнь. И никому не пережить ея, кром того, у кого такъ легко и свтло въ голов отъ глупости, что онъ не понимаетъ ничего, кром загадокъ. О, приди же весною, мой великій возлюбленный, и возьми съ собою топоръ! Я стою подъ звзднымъ небомъ и жажду отвдать топора. Такова я.

Такова жизнь».

По мр того, какъ баронесса читала, щеки ея все больше и больше разгорались; многія слова она почти пропла. Окончивъ чтеніе, она протянула бумажку Мункену Вендту. А онъ сказалъ:- Все одни фокусы да ломанье! Бумажка перешла ко мн и осталась у меня.

Баронесса сидла унылая; ее смутили слова Мункена Вендта, какъ будто она сдлала что-то неладное; пожалуй, она чувствовала себя смшной, такъ какъ прочла нкоторыя слова нараспвъ. — Поблагодарите же меня за чтеніе! — сказала она, чтобы какъ-нибудь спасти положеніе. Мы и поблагодарили ее оба.

— Быть можетъ, это слдуетъ декламировать подъ музыку? — спросилъ я.

— Еще бы! — подхватилъ Мункенъ Вендтъ. — Выйдетъ еще того хуже. Пусть ужъ лучше моя Блисъ споетъ; ха-ха-ха!

Но такъ какъ Мункенъ Вендтъ собирался узжать, то баронесса и считала своимъ долгомъ ухаживать за нимъ, снова налила его стаканъ до краевъ и сказала:

— Чокнемся за ваше здоровье! Смотритель маяка какъ-то разсказывалъ мн о тхъ краяхъ, гд растетъ виноградъ. Такая жалость, что наше паломничество не состоялось, а то бы и мы побывали тамъ.

Мункенъ Вендтъ отвтилъ:

— Что-жъ, и у насъ славно: хвойные лса, скалы, сверное сіяніе. У меня тамъ, дома, есть одна пещера… вотъ гд хорошо!

Должно быть, когда Мункенъ Вендтъ говорилъ это, вино бросилось ему въ голову воспоминаніями: онъ сидлъ такой разгоряченный, красивый, а грудь его порывисто дышала.

— Да, но у насъ зимою снгъ, это нехорошо. И вс воды замерзаютъ, брр! А въ тхъ краяхъ только солнце и дождь, солнце и дождь, говоритъ смотритель. И люди ходятъ въ легкихъ одеждахъ; на двушкахъ только рубашка да юбка.

— Ого! — сказалъ Мункенъ Вендтъ.

Скоро онъ осушилъ свой стаканъ, поблагодарилъ и вышелъ изъ комнаты. Было уже поздно; огни въ лавк погасали одинъ за другимъ; свтилось еще только одно крайнее окошко у винной стойки; потомъ и оно погасло.

Мункенъ Вендтъ зашелъ ко мн въ комнату; онъ побывалъ въ лавк и еще выпилъ, такъ что былъ весьма въ дух.

— Ты бы лучше бросилъ это, — сказалъ я.

— Помолчи! — отвтилъ онъ. — Ты, словно красная двица, ничего себ не позволяешь, а великъ отъ этого прокъ? Все лицо въ угряхъ и только. Ты ихъ помажешь чмъ-нибудь, они пройдутъ, а тамъ опять новые, и ты опять возишься съ ними. Вотъ какой ты кисляй!

— Поди и лягъ, разъ теб завтра надо въ путь, — сказалъ я.

Мункенъ Вендтъ отвтилъ:- Я не пойду. Впрочемъ, въ одномъ баронесса права: ты, пожалуй, не парень. Играешь на фортепьяно, что твоя барышня, говоритъ она.