Роза (пер. Ганзен)

Но баронесса отличалась упорствомъ въ своихъ ршеніяхъ, да и въ своей набожности, и самымъ добросовстнымъ образомъ носилась съ планомъ положить конецъ распутству отца; говоря про обыскъ, она всегда кончала тмъ, что крпко сжимала губы и многозначительно кивала головой. Обыскъ этотъ заключался въ томъ, что сирилундскія женщины припрятывали въ сочельникъ кто серебряную ложку, кто вилку, а потомъ подвергались личному обыску въ комнат Макка. О, Маккъ умлъ таки разыскивать свои вилки и ложки! По этой части онъ былъ, говорятъ, безпощаденъ и успвалъ въ такой вечеръ обыскать съ полдюжины женщинъ одну за другой. Положительно, онъ былъ необузданный, распутный человкъ! Но что меня особенно поражало, такъ это — въ какомъ строгомъ повиновеніи держалъ онъ всхъ тхъ женщинъ и двушекъ, свидтельницъ своего поведенія. Круглый годъ не было слышно ни единой жалобы; напротивъ, вс относились къ нему съ величайшимъ почтеніемъ. Врно, ему больше чмъ кому-либо было отпущено этого удивительнаго умнія господствовать надъ другими. Для меня онъ былъ настоящей загадкой.

Рождество быстро приближалось, и въ Сирилунд цлыми днями стояла толчея. Покупатели хали и шли вереницей; и лавка, и пивоварня, и винный погребъ ни на минуту не пустовали. А мн пришло приглашеніе отъ родителей Розы, пастора и пасторши сосдняго прихода, прогостить у нихъ Рождество; они были такъ одиноки, и я доставилъ бы имъ большое развлеченіе своимъ посщеніемъ. Когда я заговорилъ объ этомъ съ баронессой и Маккомъ, они оба сказали, что отсутствіе мое, конечно, будетъ весьма замтно въ дом, но все-таки мн слдуетъ доставить радость пастору и пасторш. Потомъ я поговорилъ съ Розой, и она тоже попросила меня отправиться. Тогда я поршилъ, что выйду въ путь съ утра наканун сочельника и пойду общественнымъ лсомъ.

Въ это же время Господь какъ будто вспомнилъ старика Фредрика Мензу, и собирался разршить его отъ узъ земныхъ. Желудокъ старика, до сихъ поръ исправно переваривавшій все, вдругъ заупрямился, и Фредрикъ Менза опасно заболлъ. Дочь его, бывшая замужемъ за младшимъ мельникомъ, чрезвычайно хорошая и старательная женщина, пришла ухаживать за больнымъ и не отходила отъ него цлую ночь. Но у нея самой были дома малыши, и ей нельзя было больше оставаться. По ея уход, къ больному и приставили Крючкодла мнять старику припарки, а онъ такого натворилъ, что просто грхъ. Дня черезъ два открылось, что Крючкодлъ прикладывалъ вмсто припарокъ, тряпки со льдомъ, да еще того хуже — усердно натиралъ больному животъ ледяными осколками. Отъ этого больному только съ часу на часъ становилось хуже; съ нимъ начались судороги, которыя такъ и подбрасывали его на кровати и сводили ему ротъ на сторону до самаго уха. Врядъ-ли старику случалось когда хворать такъ шибко; онъ и не понималъ, что такое съ нимъ, и вопилъ благимъ матомъ. На бду также у него, должно быть, всплывали воспоминанія о томъ, что онъ обыкновенно длалъ во время своей сознательной земной жизни, когда ему приходилось плохо, и вотъ онъ клялся самыми страшными клятвами и плевался на пропалую. Дрожь пробирала, какъ послушать да поглядть. И только, когда боли немножко отпускали его, и онъ опять впадалъ въ свое старческое слабоуміе, вновь слышалось его бормоганье: ту-ту-ту, а то онъ все изрыгалъ невроятныя проклятія. Крючкодлъ отъ страха даже выбгалъ изъ комнаты; онъ совсмъ забывалъ, что стариковъ нужно почитать и слушаться. Но добрйшій Фредрикъ Менза и на этотъ разъ не отдалъ Богу душу. Крючкодла накрыли за его безчеловчнымъ дломъ и устранили отъ всякаго ухода. Его спросили: неужто онъ хотлъ убить старика? — И не думалъ, — отвтилъ онъ;- у насъ, въ нашей сторон, всегда такъ лечатъ больныхъ животомъ. — Когда баронесса узнала обо всемъ, она еще больше прониклась набожностью и приставила ходить за больнымъ Іенса Папашу. По правд, въ баронесс было много хорошаго.

И Фредрикъ Менза оправился; такой онъ былъ крпкій и здоровенный внутри. Благодаря уходу Іенса Папаши, онъ снова расцвлъ по прежнему и опять лежалъ себ старчески слабоумнымъ, но слава Богу, въ добромъ здоровь, что касалось ды и сна. И, по правд сказать, для всхъ насъ выздоровленіе старика было большимъ успокоеніемъ: не приходилось больше опасаться болзни и смерти въ дом на Рождество. Да, какъ-то легче становилось на душ отъ сознанія, что Фредрикъ Менза опять лежитъ себ тамъ и дышетъ. Когда же мы спрашивали его о чемъ-нибудь, онъ по прежнему такъ бодро и ясно выговаривалъ: ту-ту-ту! Вотъ былъ и весь его отвтъ.

На другой день по утру мн предстояло отправиться. Рождественскіе подарки я получилъ еще съ вечера наканун: много красивыхъ и полезныхъ вещицъ отъ всхъ — и отъ двочекъ, и отъ ихъ матери, и отъ самого Макка. Передъ тмъ, какъ лечь спать, я хотлъ только пройтись къ пристани. У меня было на ум лишь кивнуть жилищу Розы, а въ этомъ, право, не было ничего дурного. Положимъ, и завтра путь мой лежалъ мимо, но, простившись съ нею мысленно сегодня, я могъ заснуть спокойне. Спокойной ночи! Господь тебя храни!