Роза (пер. Ганзен)

Проснулся я еще впотьмахъ, зажегъ свчку и одлся. Дорога предстояла дальняя, и я хотлъ вовремя добраться до мста. Я полъ, поручилъ себя Господу Богу и вышелъ со двора. Проходя мимо дома Розы, я еще разъ кивнулъ ему и пожелалъ всмъ его обитателямъ веселыхъ праздниковъ.

Разсвтъ былъ пасмурный, погода туманная, даже перепархивалъ снжокъ. Но путь былъ ничего себ, хотя еще и не узженный. Мн обстоятельно растолковали дорогу, такъ что сбиться я не могъ, да тропа эта никуда больше и не вела, какъ прямо черезъ кряжъ. Пройдя немного по лсу, я услыхалъ говоръ и увидалъ кучку людей: самого Гартвигсена со Свенамъ Дозорнымъ и еще двухъ людей. Въ рукахъ у нихъ были кирки и заступы, и они рыли большую яму.

Гартвигсенъ только кивнулъ мн и продолжалъ командовать:

— Живе кончайте, молодцы! Помните: четыре аршина въ длину, три въ ширину. А я вотъ только пройдусь со студентомъ.

— Кого это собираются хоронить? — спросилъ я, шутя. — Словно могилу роютъ для двоихъ!

Но у Гартвигсена былъ такой торжественный видъ; ни тни улыбки.

— Я скажу только. что это сурьезная могила, — отвтилъ онъ. — Ршено предать земл ванну и купальную перину Макка!

— Да что вы!

Гартвигсенъ важно кивнулъ головой.

— И, кром меня, некому взяться за него и скрутить.

Такъ вотъ чмъ поршилъ расквитаться Гартвигсенъ со своимъ компаньономъ за крушеніе, — подумалъ я; улучилъ таки хорошій случай! О, у Гартвигсена изъ головы не шло, какъ его ввели въ бду со страховкой собственнаго судна. И вотъ онъ теперь захватилъ съ собой въ лсъ троихъ людей, лично заинтересованныхъ въ томъ, чтобы схоронить въ сырую землю Маккову перину и ванну; тутъ были Свенъ Дозорный, кузнецъ и бондарь, да нашлось-бы и еще съ десятокъ жениныхъ мужей, которые съ великой охотой потрудились-бы надъ этой могилой!

— Ну, а чмъ, однако, это кончится? — спросилъ я и подумалъ про себя, что Маккъ, небось, суметъ выпутаться и тутъ.

Видно, и Гартвигсенъ не былъ особенно увренъ въ послдствіяхъ, не выпятилъ грудь, и не похвастался: я-де беру на себя послдствія! Напротивъ, онъ принялся оправдываться и спрашивать меня, какъ я смотрю на дло. Теперь вотъ Маккъ объявилъ насчетъ пера и пуха и такъ вздулъ цны, что людямъ выгодне бросать работу и рыскать по птичьимъ островкамъ и скаламъ. Разв подобаетъ такъ вести себя человку? Опять-же скоро сочельникъ, мужья перепьются, а жены по очереди перебываютъ у Макка…

— Все дло въ томъ, захочетъ-ли Маккъ примириться съ пропажею ванны? — сказалъ я.

Лицо у Гартвигсена стало еще серьезне, и онъ задумался; да, нельзя было отрицать, что Маккъ такой господинъ, съ которымъ нужно считаться.

— Оно, положимъ, — заговорилъ Гартвигсенъ, — не я одинъ оборудую это погребеніе, или какъ его тамъ назвать. Эдварда была все время за одно; скажу даже, что она-то все и обмозговала.

Тутъ дло сразу показалось мн не такимъ ужъ рискованнымъ. У баронессы была властная рука; она и раньше уже спутывала планы своего батюшки.

— Ну, тогда у меня нтъ никакихъ сомнній, — заявилъ я.

— Вы-же понимаете, — продолжалъ Гартвигсенъ, ободренный, — что намъ-бы и не вынести ванны изъ дома, безъ ея помощи. Она распорядилась выслать всхъ слугъ. И прямо скажу: жалко смотрть, какъ она сокрушается въ своей набожности; надо быть каменнымъ, чтобы отказаться помочь ей.

Бондарь подошелъ къ намъ и торжественно доложилъ:

— Все готово!

Тогда мы направились къ могил. Люди принесли спрятанную въ кустахъ ванну и вмст съ периной и подушкой бережно опустили въ могилу. Сверху ванна была прикрыта мшками, чтобы перина и подушки не запачкались.

И вотъ, эта цинковая ванна, эта страшная трехспальная постель, стояла на дн ямы, готовая исчезнуть. Сработалъ ванну изъ толстыхъ тяжелыхъ листовъ самъ кузнецъ. А перина была въ пунцовой шелковой наволочк.

— Еще недолгій, краткій мигъ, и ванны сей не будетъ! — сказалъ Гартвигсенъ торжественно; ему не до шутокъ было у могилы. — Люди, исполпяйте свой долгъ.

И кузнецъ съ бондаремъ принялись зарывать могилу.

Я простился и пошелъ своей дорогой. Снгъ пошелъ сильне, тропа стала боле скользкой, но съ Божьей помощью я добрался до отдаленнаго пасторскаго двора еще задолго до вечера. И былъ принятъ съ величайшею радостью.

Все Рождество провелъ я тамъ. Но ничего за это время не случилось, что стоило-бы записать, разв только, что на меня такъ и нахлынули мысли и чувства въ этомъ миломъ дом, гд я видлъ разныя рукодлія Розы, гд чувствовалъ вяніе ея духа во всхъ комнатахъ, въ которыхъ протекли ея дтство и юность. Да, я въ эти дни просто изнемогалъ подъ наплывомъ чувствъ и много плакалъ. А какъ приходилось мн крпиться, чтобы не выдать себя, когда мн вдругъ попадались подъ руку ноты или книги, помченныя именемъ Розы! н я не могъ ни подняться по лстниц, ни пройти по комнат, не подумавъ: вотъ тутъ ходила Роза! Пасторъ съ пасторшей тоже много разспрашивали меня о дочери — здорова-ли она, да хорошо-ли ей живется, а я отвчалъ: вполн хорошо. Богъ мн прости, я, пожалуй, лгалъ этимъ добрымъ людямъ, такъ какъ, врно, у Розы было не мало заботъ и горестей на сердц.