Роза (пер. Ганзен)

Прошло всего три недли, и Маккъ снова занялъ свой постъ въ контор. Въ тотъ день обдъ былъ поданъ по праздничному, съ хорошимъ виномъ; такъ приказала баронесса. Я уже сидлъ въ столовой, когда вошелъ Маккъ и взглянулъ на убранство. — Гд-же дочь моя, баронесса? — спросилъ онъ ключницу. — Пошла переодться, — былъ отвтъ. Маккъ походилъ по комнат и поговорилъ со мной, поглядывая на стнные часы. Со мной онъ обошелся весьма милостиво и высказалъ надежду, что мн жилось хорошо все то время, что мы съ нимъ не видались.

Тутъ вошла баронесса въ красномъ бархатномъ плать. Об двочки были съ нею, тоже разряженныя.

— Ты здсь, ддушка! — закричали двочки и окружили его.

Маккъ сказалъ дтямъ нсколько ласковыхъ словъ, а затмъ обратился къ дочери:

— Я спрашивалъ о теб, Эдварда, чтобы поблагодарить тебя за вниманіе.

Боле не было сказано ни слова, но я видлъ какую высокую цну имла эта благодарность для дочери.

— Какъ ты себя теперь чувствуешь? — спросила она.

— Благодарю, опять здоровъ.

— Немножко еще слабъ, наврно?

— Нтъ, ничего себ,- отвтилъ Маккъ, покачавъ головой.

Затмъ мы вс сли за столъ. И все время за обдомъ я думалъ: сроду не видывалъ я боле вжливыхъ и странныхъ отношеній между отцомъ и дочерью; надъ Сирилундомъ тяготетъ какая-то тайна!

Маккъ нашелъ также случай поблагодарить свою дочь за новую горничную:- Съ виду это такая тихая, старательная двушка. — Вотъ что сказалъ Маккъ, и при этомъ ни одна черточка не дрогнула на его лиц; онъ сидлъ такой невозмутимый, какъ будто никто изъ насъ и не зналъ, по какой причин Петрину пришлось отставить и взять на ея мсто Маргариту.

Съ этихъ поръ Крючкодлъ опять былъ обезпеченъ занятіемъ и кускомъ хлба, а черезъ нсколько недль обзавелся и женой съ ребенкомъ. Крючкодлъ ничего не имлъ противъ этого, такъ какъ Петрина была такая здоровая, дльная и къ тому-же веселая. Вс находили даже, что она была слишкомъ хороша для такого жалкаго скомороха, который достался ей въ мужья. У него руки не доходили ни до какого дла; напримръ, онъ расхаживалъ со стоптанными каблуками, такъ такъ все не могъ собраться подковать ихъ. Туловище, наоборотъ… О, какая разница была между этими двумя пріятелями! Туловище каждый вечеръ, снимая свои сапоги, тщательно осматривалъ ихъ и смазывалъ теплымъ дегтемъ. И чуть только гд отыщетъ на подошв свободное мстечко, сейчасъ вгонитъ туда еще послдній да самый послдній гвоздь. Зато и сапоги-же были! Тяжеленные и носились года по четыре. На сапожонки-же Крючкодла онъ глядть не могъ безъ негодованія.

Теперь пріятели уже не такъ много бесдовали, какъ прежде, и Туловище становился все боле и боле одинокимъ. Да, у Крючкодла завелись теперь свои особые интересы, жена, ребенокъ; онъ женился, сталъ отцомъ семейства. Туловищу одному приходилось чтить память Брамапутры. А o чемъ-же еще было имъ вести бесду? Кром того, скоморохъ былъ такой непутевый; долгое время все хвастался тмъ, что Маккъ одолжилъ ему для свадьбы пару лошадей и санки. Чмъ было тутъ хвастаться взрослому человку? А вотъ прибавилъ-ли Маккъ ему жалованья? Да былъ-ли у новобрачныхъ приличный уголъ?

О, этотъ вопросъ у самого Кргочгсодла не выходилъ-изъ головы. Онъ все еще не былъ полнымъ хозяиномъ коморки, — призрваемый Фредрикъ Менза не помиралъ. Крючкодлъ и дошелъ до того, что говорилъ Туловищу:

— Будь у меня твоя силища, я-бы пристукнулъ этотъ трупъ! — Вотъ что говорила эта лядащая личность. За малымъ только дло и стало, а будь у него сила?! — Туловище отвчалъ на это:- Ты говоришь, какъ скотина. — Да намъ-же перевернуться негд и дышать нечмъ! — вопилъ Крючкодлъ. — Такъ-то такъ, — говорилъ на это Туловище мрачно и разсудительно:- и хуже-то всего ребенку. — А Крючкодлъ продолжалъ бсноваться:- Отчего-бы Іенсу Папаш не поселиться опять съ этой падалью? За чмъ дло стало? Онъ жилъ тутъ до меня, а потомъ, небось, ему отвели чердакъ!

Туловище былъ правъ: хуже всего приходилось ребенку. Это былъ славный, крупный мальчикъ съ карими глазами, и никогда-то ему не попадало въ ротъ ни глотка чистаго воздуха, разв только когда его закутывали и выносили изъ каморки. Но по цлымъ ночамъ онъ лежалъ, задыхаясь и плача въ смрадномъ сосдств Фредрика Мензы. Но все въ жизни устроено разумно: у ребенка-же нтъ никакой особенной чувствительности; все переноситъ. И Фредрикъ Менза только лежалъ себ да бормоталъ «ту-ту-ту» и «бо-бо», словно для развлеченія ребенка; притомъ, кроткій старикъ вдь не жаловался, что въ коморк появился малышъ-крикунъ, такъ было-ли за что жаловаться на него?

Недли шли; день замтно прибывалъ. Благодатный свтъ помаленьку возвращался къ намъ. Признаться, эти зимнія недли были для меня весьма тягостны, и безъ помощи Божіей я врядъ-ли-бы перенесъ ихъ такъ благополучно. Господу хвала за то! И разъ я самъ былъ виновенъ въ своемъ злополучіи, то не на кого мн и пенять.

Роза по-прежнему изрдка заходила въ лавку за покупками для дома, и всегда брала съ собой Марту, отчасти ради компаніи, отчасти, чтобы дать ей нести что-нибудь; самой Роз ужъ тяжеленько становилось двигаться.

Разъ она сказала мн:- Вы такъ никогда и не зайдете къ намъ?