Роза (пер. Ганзен)

— Меня? О, нтъ; я, врно, уду домой, къ себ, на дняхъ.

— Вы не передете къ намъ? — спросилъ я, взволнованный.

— Похоже, что нтъ, — отвтила она.

Ротъ у нея былъ крупный, и губы яркія; он слегка дрожали, когда она улыбнулась мн и пошла. Я порывался было напомнить ей, что, по приглашенію ея отца, мн слдовало проводить ее домой, но, слава Богу, воздержался отъ этого.

Потомъ и оказалось, что я хорошо сдлалъ, промолчавъ. Вечеромъ Роза пришла къ Гартвигсену на домъ, и я видлъ, какъ ей больно было, что у нея такъ мало гордости. Впрочемъ, она зашла къ нему просто по длу, — занесла ему золотой крестъ, который онъ ей подарилъ еще въ дни помолвки. Кольцо же, тоже его подарокъ, она, къ сожалнію, потеряла.

— Ужъ простите!

— Ничего, — отвтилъ Гартвигсенъ удивленно-снисходительно.

— О, нтъ, это ужасно нехорошо, — сказала Роза. — И потомъ я нашла еще письмо. Тоже отъ васъ. Съ Лофотенъ.

Все это было сказано раньше, чмъ я усплъ удалиться; Роза была въ такой ажитаціи и говорила, задыхаясь. Гартвигсенъ же принималъ все это удивительно хладнокровно. Направляясь къ дверямъ, я еще разслышалъ, какъ онъ сказалъ:

— Ахъ, это старое письмо! Врно, оно ужасно по части знаковъ препинанія, и…

Роза пробыла у него не долго. Я видлъ, какъ она вышла съ опущенной головой и пошла, ничего не видя, ничего не слыша. Чего — думалъ я, — стоило ей ршиться на такое униженіе!

На другой день она опять пришла. Мн было очень обидно за нее, да и грустно видть ее такой разстроенной. У нея были темные круги подъ глазами, какъ будто она не спала ночь, и губы совсмъ поблли.

— Нтъ, вамъ незачмъ уходить, — сказала она мн и, повернувшись къ Гартвигсену, спросила:- Нашли вы кого-нибудь хозяйничать у васъ?

— Нтъ, — отвтилъ онъ, не торопясь, и съ полнымъ равнодушіемъ.

— Такъ я бы, пожалуй, взялась, — сказала она.

Онъ опять не поторопился съ отвтомъ и съ тмъ же равнодушіемъ сказалъ:- Да, да; но я ещене знаю хорошенько…

— Такъ вы, пожалуй, раздумали?

Онъ, какъ видно, почуялъ, что взялъ теперь верхъ надъ нею, и вдругъ бросилъ ей грубо и безпощадно:

— Нтъ, это ты раздумала когда-то, коли помнишь!

Она подождала еще немножко, вся какъ-то съежилась, тихо промолвила:- Да, да, — и вышла.

Она даже не присла на стулъ и не отняла руки отъ дверной ручки.

Я вышелъ вслдъ за нею и забрался въ самую глубину сарая, всталъ тамъ на колни и помолился за бдняжку. Затмъ моя тревога погнала меня въ Сирилундъ, къ лавк, къ мельниц, опять назадъ къ лавк. Когда я вернулся вечеромъ домой, Гартвигсенъ сказалъ мн:

— Я поду ночью на часокъ половить рыбу, такъ вы постерегите домъ.

Онъ шутилъ и былъ въ какомъ-то странномъ, выжидательномъ настроеніи; часто поглядывалъ на дорогу.

Я опять пошелъ въ Сирилундъ, чтобы не видть, какъ Гартвигсенъ подетъ на ловлю. Врно, онъ не одинъ подетъ! Я бродилъ, какъ во сн.

Ночь прошла.

На другой день мы съ Гартвигсеномъ сидли около дома и болтали; дло было въ полдень; помню, что началъ накрапывать дождь. И вотъ, пришла Роза — въ третій разъ. Но за это время Гартвигсенъ усплъ прогулять цлую ночь съ баронессой. Мн онъ сказалъ, что детъ ловить рыбу, а на самомъ дл провелъ эту теплую лтнюю ночь въ лсу, на Осиновой круч.

Роза подошла шаткой, неврной походкой. Я сразу, какъ завидлъ ее, даже испугался — не выпила ли она чего-нибудь крпкаго. Мн хотлось въ ту минуту быть за тридевять земель оттуда, и я всталъ, какъ только она заговорила.

— Часто я къ вамъ повадилась! Что, бишь, я хотла сказать? Ахъ, да, — такъ въ лсу… на Осиновой круч… да!

— Ну, и что-жъ изъ того? — вдругъ спросилъ Гартвигсенъ. — Мы посидли тамъ, спровадили время.

Роза криво усмхнулась.

— Она говоритъ, что ей за тридцать. Да, ей далеко за тридцать.

— Ну, и что-жъ изъ того, — опять повторилъ онъ. — Теб какая печаль?

Роза взглянула на него, какъ бы обдумывая. Я обернулся и увидалъ, что она задумалась. Потомъ до меня долетли ея слова:

— Она вдь гораздо старше меня!

Тутъ она бросилась ничкомъ на траву и зарыдала.

VII

Двое сутокъ шелъ дождь. Треску сложили подъ навсы. Работы на сушильныхъ площадкахъ пріостановились. Погода была такая пасмурная, непріятная. Зато поля и луга становились все пышне и волновались подъ втромъ.

Маккъ предложилъ Гартвигсену включить его имя въ фирму; за это надо было лишь заплатить сколько-то. Гартвигсенъ спросилъ моего совта, хотя, наврно, и самъ уже ршилъ, какъ поступить. Я не имлъ понятія о крупныхъ торговыхъ длахъ и совта дать не могъ. Имя Макка было старинное, всмъ извстное, что, вроятно, имло значеніе. Но съ другой стороны Гартвигсенъ внесъ въ дло свое частное богатство и солидность. Да и, кром того, компаньонство было уже дломъ совершившимся.

Гартвигсенъ написалъ что-то на бумаг и показалъ мн.

— Вотъ какъ бы мн хотлось. Чтобы вышло совсмъ по иностранному.

На бумаг красовалось: Маккъ & Гартвичъ.