Рождение командира

Палеев тоже рассмеялся. Ох, какой он, Снегур! Говорит тогда: «Я на тебя надеюсь!» Смелый, дерзкий он человек! Палеев хотел бы сказать: «дерзновенный», но не сумел подобрать слово. Да он и не знал такого. Вот Снегур стоит около своей пушки, высокий, плечистый, даже сейчас подтянутый и опрятный, хоть гимнастерка его и темна от пота.

Немцы, наступая перебежками, все приближались к заводу. Кучеров и его автоматчики молчали.

— Может, наши не добрались еще? — озабоченно сказал Палеев.

— Давно уже там! — махнул рукой Снегур. — Немцев ближе подпускают. Ну, а если не добрались, мы за них сыграем! — И Палеев почувствовал, что для этого человека все понятно, все удобно: он не теряется ни в каких случаях. Палеев стал тоже удобно для себя раскладывать снаряды. Снегур смотрел на него с одобрением.

Немцы были теперь в двухстах метрах от Кучерова и немного дальше от затаившегося со своим пулеметом Юсупова. Словно замерла тишина долгого жаркого дня. Лещенко слышал, как пролетела ласточка и, шурша крыльями, порхнула в отверстие гнезда под крышей сарая.

Все услышали резкую команду внезапно поднявшегося немецкого офицера. И сразу же — треск выстрелов, вспышки огня во ржи. Немецкие автоматчики с криками поднялись и, стреляя на ходу, кинулись к заводу.

Выстрелы своих бойцов из засады у дороги и короткие очереди Юсупова возникли тут же. От пушки было видно, как падают убитые и раненые немцы. Движение их приостановилось, стрельба почти затихла. И сразу же от сожженного у перекрестка танка выделилась длинная «своя» автоматная очередь.

— Вот дурень! — сказал Снегур. — Так сгоряча может весь диск высадить! Палеев! Давай скорей осколочный.

Немецкие автоматчики оказались зажатыми с трех сторон. Атака их сорвалась, огонь окончательно смолк. Даже появившиеся для их поддержки танки не остановили отступавших.

Лещенко снова удалось отбиться. Танки открыли огонь, но так и не пошли на пушку, а повернули назад и ушли по лощине.

3

После ухода танков можно было думать, что немцы отказались от попытки уничтожить группу русских артиллеристов: все затихло. Даже в траншеях у города прекратилось всякое движение. Ходившие с Кучеровым вернулись запаренные, пропыленные насквозь, зато все до одного. Не было раненых и у орудия.

Лещенко стоял у сарая, немного наклонив голову.

— Ты ничего не слышишь, — спросил он Кучерова, — в той стороне, откуда мы ждем своих, вдали глухие выстрелы? Да ты прислушайся! Это наши дерутся… Понимаешь, какая штука! Может быть, нам придется отсюда уходить самим.

— Да, ночевать здесь не стоит. — Фраза эта как будто не заключала никакого другого смысла, кроме простого совета товарищу. — Там, — Кучеров указал влево в сторону шоссе, — лощина каверзная. Во-он та, между дорогами, она за шоссе поворачивает и выходит таким раструбом слева от нас. Скопится туда пехота, и веселое дело может получиться.

— Нет, ты скажи: почему наших не видно? По времени они давно бы должны обозначиться на дороге справа от нас.

— И машина не возвращается… А пора бы.

— Да, если она с ними встретилась.

— Ты что же? Думаешь, они могли не встретиться?

— Кто их знает… Возможно, и там немцы устроили засаду.

— А как мы будем выбираться отсюда?

— Дотемна побудем, а там станем отыскивать своих.

…В пяти шагах от Кучерова и Лещенко бойцы орудийного расчета, кроме Юсупова, который находился все еще на правом фланге, собирались заняться едой. Достав из колодца котелками воду, они открыли большую банку тушеного мяса и, усевшись в кружок, размачивали сухари и галеты. Рублев достал из вещевого мешка завернутые в тряпицу хлеб, консервы, кусок сала и разложил все это на полотенце. Одернув привычным жестом гимнастерку, он пригласил офицеров закусить. Когда Лещенко и Кучеров подошли, сказал:

— Товарищ лейтенант, разрешите доложить! Я осмотрел сараи: там хомуты есть. Если пушку тянуть…

— А кого ты будешь в эти хомуты заводить? — поинтересовался Кучеров.

— К хомутам можно и коней подобрать. Тут километрах в двух полный тыл. Поймаем пару коней и уедем.

— Без передков как ты уедешь? — спросил Лещенко. — Надо что-нибудь придумать для передков.

— Придумаем, товарищ лейтенант. Разрешите нам с Атмашкиным заняться?

Лещенко разрешил. Через сорок минут были приведены две крупные сытые лошади. Позади Атмашкина верхом, держась за его поясной ремень, обхватив широкие лошадиные бока маленькими босыми ногами, сидел парнишка лет десяти. Рублев и Атмашкин спешились.

— Парнишку-то зачем привез? — спросил Кучеров.

— Да пусть коней назад отведет, — ответил Рублев. — Чего нам с ними потом делать? А бросить — так жителей обижать неохота.

Парнишка смотрел несмело серыми грустными глазами, на носу у него густо высыпали веснушки. Лицо было бледное, худенькое.

— Ну, слезай, — сказал Рублев. — Колбасы хочешь?

Парнишка кивнул головой и, навалившись животом на конскую спину, слез на землю.

— Я вас видел давеча, как вы ехали по дороге, — сказал он. — Мать рожь жала, говорит: «Гляди-ко, сынок, это ведь наши едут!» Я было побег, да испугался: ну-ко немцы!.. — И он бережно взял ломоть хлеба с колбасой.