Рождественская песнь в прозе (пер.Врангель)

— Но разв ты не встрчался на жизненномъ пути съ младшими членами моей семьи? Я подразумваю (такъ какъ я самъ очень молодъ) моихъ старшихъ братьевъ, родившихся за эти послдніе годы? — продолжалъ призракъ.

— Не думаю, — отвчалъ Скруджъ, — я даже почти увренъ, что нтъ. А разв у тебя много братьевъ, Духъ?

— Больше тысячи восьмисотъ, — сказалъ духъ.

— Необыкновенно многочисленная семья, — прошепталъ Скруджъ. — Что должно стоить ея содержаніе!

Духъ наступающихъ Святокъ поднялся съ своего трона.

— Духъ, — говорилъ Скруджъ, — веди меня, куда хочешь. Прошлою ночью меня увлекли противъ моей воли и полученный мною урокъ начинаетъ приносить свои плоды. Если ты намренъ еще чему-нибудь научить меня, то я съ радостью воспользуюсь этою же ночью твоимъ желаніемъ.

— Прикоснись рукою къ моей одежд!

Скруджъ съ силою вцпился въ край его мантіи: падубовыя втви, омела, плющъ, кроваво-красныя ягоды, индюки, гуси, дичь, куры, ветчинные окорока, молочные поросята, колбасы, устрицы, паштеты, пуддинги, фрукты, пуншъ — все мгновенно исчезло. Гостиная, огонь въ камин, красноватый свтъ, и даже самая ночь, все одинаково скрылось и Скруджъ съ призракомъ очутились раннимъ рождественскимъ утромъ на шумныхъ улицахъ Лондона, гд множество людей, (подъ вліяніемъ жестокаго мороза) производили довольно странную по дикости звуковъ музыку, но которая, благодаря живости темпа, не была лишена извстной прелести, они сгребали снгъ съ тротуаровъ своихъ домовъ и сметали его съ крышъ, къ безумной радости дтей, восхищенныхъ при вид падающаго внизъ на улицу снга, разсыпавшагося тысячью маленькихъ искусственныхъ лавинъ.

Стны домовъ, а въ особенности окна казались совершенно черными не только сравнительно съ блой и гладкой пеленой снга, покрывавшей крыши домовъ, но даже и съ гораздо мене чистымъ снгомъ, лежавшимъ на мостовой, верхній слой котораго былъ какъ бы распаханъ глубокими бороздами отъ колесъ. Вс эти борозды скрещивались и перекрещивались во всевозможныхъ направленіяхъ на поворотахъ главныхъ улицъ, образуя запутанные лабиринты узкихъ каналовъ въ желтоватой, сверху затвердвшей грязи и въ скованной морозомъ вод. Небо было свинцовое; самыя узкія улицы скрывались подъ остывавшимъ ихъ густымъ туманомъ, спускающимся въ вид изморози, тысячами покрытыхъ сажею атомовъ — будто вс трубы Великобританіи въ перегонку старались выпустить возможно большее количество сажи. Ни Лондонъ, ни его климатъ, конечно, не представляютъ ничего особенно пріятнаго, а между тмъ, вокругъ, по всмъ улицамъ замчалась такая жизнерадостность, царило такое оживленіе, которыя самый ясный день и самое яркое солнце напрасно старались бы создать.

Даже рабочіе, счищавшіе съ крышъ снгъ, — и т были довольны и веселы; они оживленно перекликивались съ одной крыши дома на другую и отъ времени до времени перекидывались снжками, сопровождая ихъ шутками и хохоча отъ всего сердца каждый разъ, когда попадали въ цль и не меньше, когда промахивались.